Фронт без тыла (Записки партизанского командира)
Шрифт:
– Товарищ командир, прикажите своему бойцу выйти, и немедленно. И накажите его потом за нарушение устава, да построже. Что это за сержант у вас, который не знает, как надо обращаться к командиру полка? Выполняйте!
– Ну... иди,- буркнул парню Бучнев.
– Иди!
И тот, скисший от такого оборота дела, вышел.
– А теперь оружие на стол!
– я уже откровенно командовал.
Бучнев посмотрел на своего комиссара и первый сиял с шеи автомат, вынул из кобуры пистолет, а из ножен короткий тесак с широким лезвием и положил все это передо мной. Комиссар последовал его примеру...
Партизана трудно удивить видом оружия. Почти каждый из нас имел помимо того, что всем нам выдавалось, трофейный пистолет, какой-нибудь
Надо сказать, точно так же были вооружены и все без исключения бойцы отряда и, наверное, поэтому уговорить их сдать оружие было особенно трудно: они не верили, что получат назад все сданное. Когда я объявил об аресте их командира и комиссара и о том, что имею приказ разоружить все подразделение, они долго гудели, как на митинге. Чувствовалось - до стычки дело не дойдет, но и миром кончить было трудно: отряд шумел не только оттого, что его разоружают, но и оттого, что хотят забрать у бойцов добытое ими в бою. Может быть, кому-то это покажется странным, но именно трофейное оружие они как раз и не хотели отдавать: остальное - пожалуйста, а это - ни в какую. В конце концов мне пришлось дать слово командира, что как только в бригаде во всем разберутся и дадут на то разрешение, каждый получит назад все, вплоть до последнего патрона. Каждый увязал свое оружие и боеприпасы в тючок, все это сложили и заперли в летней половине штабной избы и выставили часового. Ключ я забрал себе. Может быть, бойцов отряда успокоило еще и то, что я сказал им о своем намерении ходатайствовать о включении их отряда в полк. Словом, кое-как поладили,
Бучнева и его комиссара отправили в штаб бригады. Мою просьбу относительно дальнейшей судьбы отряда Васильев довольно быстро удовлетворил. А дня три спустя в полк вернулся и сам Бучнев вместе с комиссаром. К этому времени мы уже знали причину их ареста.
Дело в том, что отряд по прибытии в Партизанский край был включен приказом по бригаде в состав одного из полков, базировавшихся севернее нас. Но там Бучневу не понравилось. Он говорил, что все дело в бездействии этого полка, а по-моему, просто не любил подчиняться и хотел самостоятельности. Короче говоря, они с комиссаром самовольно подняли отряд и отправились воевать в Бежаницкий район. Надо сказать, что действовали они там весьма успешно: разгромили две волостные управы, разогнали несколько полицейских отрядов. А потом отряд вернулся в край. Дальнейшее известно.
В штабе бригады Бучневу всыпали по первое число, но в рядовые не разжаловали (это все-таки случилось, но несколько позже), и он вернулся в отряд. Так закончилось происшествие, бывшее для нас несколько дней волнующей загадкой.
Я рассказал о нем не ради красного словца. Понятие "военная дисциплина" известно сегодня многим, но тем, кто не воевал, трудно понять, из чего она в те годы складывалась. Не только из высокой сознательности и самоорганизованности людей. Дисциплину рождала еще и строгость, доведенная порой до крайних своих проявлений. Пример с Бучневым - не крайность. И все-таки посмотрите: ведь не дезертировал же он, не к теще на блины отправился, а ушел бить врага, но был, тем не менее, арестован. И, согласитесь, действия Васильева были абсолютно правильны. Он терпеть не мог того, что называется партизанщиной, не выносил этакой вольницы и самостийности. И 2-я бригада была поэтому соединением очень организованным. С партизанщиной здесь боролись решительно и энергично.
"АВТОМАТОМ И ВИНТОВКОЙ, ГРАНАТОЙ И ТОПОРОМ, КОСОЙ И ЛОМОМ, КОЛОМ И КАМНЕМ" 1942 год, 17-29 апреля
В середине апреля я получил приказ о передислокации полка на север. Маршрут был указан: через Ухошино, Глотово, Серболово, Нивки, Гнилицы
Двигались снять в темноте, только теперь уже не потому, что опасались гитлеровской авиации,- ночами подмораживало, и становилось суше. Дошли на третьи сутки.
Штаб полка расположился в совершенно пустой деревушке Трестянка. Жители оставили ее еще до войны: кто переехал в Ленинград, кто перебрался в другие деревни. Во всей Трестянке к нашему приходу жил один-единственный человек тихая старушка. Рядом, в деревне Городовик, находился штаб 2-го полка. Так что в новом районе у нас были соседи, к тому же хорошо знакомые.
В эти дни бригада заметно выросла. В деревнях довольно много парней хотели уйти в партизаны, и нам разрешили принимать в свои подразделения добровольцев. Мы обживали новое место, принимали пополнение, вели разведку.
Полк все еще был одет по-зимнему, а весна между тем съедала последний снег. Мой заместитель по хозяйственной части Алексей Дмитриевич Сарычев побывал в штабе бригады, и там помогли чем сумели. Самолеты перебрасывали из советского тыла летнее обмундирование и обувь, но на все полки все равно не хватало, и надо было самим искать выход из положения, а он мог быть только один: взять то, что нам нужно, у врага.
Как раз в это время мы готовили операцию против трех располагавшихся рядом гарнизонов противника. Ударить по ним предполагалось одновременно: отряд "Храбрый" атаковал гитлеровцев в деревне Белковой, а отряд Седова - в Дудино и Друсино. На случай отступления вражеских подразделений были организованы две засады: отрядом Бучнева на дороге между Дудино и Белковой и отрядом "Отважный" - на дороге к Чихачево между Дудино и Спиридонкино.
Эта операция прошла на редкость гладко и принесла быстрый успех. Когда ровно в два часа ночи в Белковой, Дудино и Друсино ударили партизанские винтовки, автоматы и пулеметы, гитлеровцы, застигнутые врасплох, не смогли организовать никаких ответных действий. Все три гарнизона были уничтожены в считанные минуты. А наутро к штабу полка свезли обильные трофеи, в том числе много одежды и обуви.
Несколькими днями позже мы совместно со 2-м полком провели ночной налет на полустанок Плотовец, знакомый мне еще по первому выходу во вражеский тыл летом 1941 года. Вновь наши действия были стремительны и неожиданны, и вновь гитлеровцы не смогли организовать никакого сопротивления. Меньше чем через час после начала налета мы уходили из Плотовца, оставляя полустанок в самом плачевном состоянии: железнодорожное полотно взорвано в нескольких местах, вырезан большой участок линии телефонной и телеграфной связи, взорвано все стрелочное хозяйство, уничтожено здание вокзала, взорван железнодорожный мост. И конечно же, снова трофеи, среди которых, как и прежде, особую ценность представляли обмундирование и обувь.
Приближалось 1 Мая. И, совсем как в мирные дни, у всех поднималось настроение. Приятно было даже просто произнести вслух слово "Первомай". Да это и понятно - любой из нас уносился мыслями назад, в прошлое, и оно виделось всем безоблачным и счастливым: там гремела медь праздничных оркестров, двигались пестрые колонны демонстрации, трепетали на ветру флаги, смеялись радостно люди... Там был мир. И какой дикостью, какой страшной нелепицей начинала казаться война - безумная выдумка дорвавшихся до государственной власти ублюдков, распорядившихся судьбами целых народов так по-первобытному дико. Ненависть к фашизму вошла в сердца людей вместе с этим словом - "война". Ненависть была огромна, но не имела она, видно, предела, потому что росла с каждым часом, росла до того майского дня сорок пятого года, в честь которого гремят сегодня салюты и на пути к которому - холмики могил и гранит монументов.