Фронт до самого неба
Шрифт:
А на аэродроме разгорался бой. Освободившись от парашютов, расчищая себе путь автоматными очередями, краснофлотцы пробивались к "юнкерсам", "хейнкелям" и "мессершмиттам", забрасывали их термитными бомбами, гранатами, бутылками с зажигательной смесью. По всему полю пылали фашистские самолеты, дым не могли пробить даже прожекторы. В разных концах аэродрома завязалась перестрелка, десантники отсекали от самолетов солдат охраны. Становилось трудно дышать. На аэродроме все пылало и взрывалось, в небо взлетали горящие обломки...
Десантники
В течение последующего месяца двадцать три уцелевших десантника на легких самолетах были переправлены за линию фронта, на свою территорию. Пятнадцать героев погибли. Все участники героического десанта были представлены к правительственным наградам.
Аэродром в Майкопе надолго вышел из строя, перестал угрожать нашим морским коммуникациям.
Прошли многие годы. Все дальше и дальше отходит война. Но никогда не сотрутся из памяти образы тех отважных ребят в лихо заломленных бескозырках, в бушлатах, туго перетянутых ремнями, с автоматами, пистолетами, гранатами, с кинжалами, торчащими из голенищ сапог...
На месте высадки десанта стоит обелиск с выбитыми на камне именами героев, отдавших свою жизнь за честь и свободу Родины.
Приказ есть приказ
Майор Ефремов вызвал к себе командиров эскадрилий.
– Полку приказано с двадцать восьмого числа прекратить боевую деятельность и отбыть в тыл на переформирование. Восемь экипажей и тринадцать самолетов передаем на пополнение пятого гвардейского авиаполка.
В числе этих восьми экипажей оказался и наш. Перевод в гвардейскую часть следовало понимать как признание боевых заслуг, как большую честь, но мы встретили приказ без энтузиазма. Жаль было расставаться с родным полком, с товарищами, с которыми побратались в боях. Утешало лишь то, что вместе с нами в другой полк переходили экипажи Андреева, Литвякова, Артюкова, Беликова, Алексеева, Дулькина и Трошина. Переводился и заместитель командира нашей эскадрильи Осипов.
Приходилось расставаться с Иваном Варварычевым - весь технический состав оставляли в нашем, теперь уже бывшем, полку.
Оставался и наш боевой друг Алексей Лубинец.
Я обратился к Ефремову, попросил не забирать его из экипажа.
– Не могу, Минаков, понимаешь, не могу! Приказано всех воздушных стрелков до единого оставить в полку. Надо же сохранить опытные, боевые кадры! Хватит с меня, что вас всех приходится отдавать. Легко, думаешь? Но тут не поспоришь - вы ведь остаетесь воевать...
День ушел на оформление документов. Вечером всем экипажем решили устроить прощальный
– Пируете?
– Присаживайся, - пригласили и его.
– Не могу. И вам вынужден помешать. Всех вас вызывают в штаб.
– Зачем?
– Полетите на боевое задание.
– Да ты что?
– Серьезно!
– Но нам же разрешили отдыхать! Мы и машину к вылету не готовили.
Адъютант обескураженно развел руками.
– Мое дело передать, а вы уж сами разбирайтесь с начальством. Осипов приказал разыскать и доставить.
Полуторка ждала у крыльца. Забравшись в кузов, затряслись по ухабам осенней разбитой дороги.
В ярко освещенной штабной комнате Ефремов и Пересада что-то оживленно обсуждали. Выслушав доклад, командир полка встал, испытующе оглядел меня.
– Как себя чувствуете?
– Отдыхали, - пожал я плечами.
– Ужинали в буфете, прощались...
Андрей Яковлевич еще раз внимательно поглядел мне в глаза.
– В южную бухту Севастополя вошел транспорт противника. Приказано нанести бомбовый удар по нему. Помолчал, покрутил в пальцах потухшую папиросу.
– Я докладывал комбригу, что имею приказание командующего прекратить боевую работу. Но он потребовал выполнить приказ, хотя бы одним самолетом. Хотел послать Беликова, но он нездоров. Полетите на его машине. Самолет подготовлен, подвешены три двухсотпятидесятикилограммовые фугаски.
Да, дела...
– Есть вопросы?
– Все ясно.
– Вылет по готовности. Можете идти.
Самолет находился в дальнем конце аэродрома, двинулись было пешком, но обступила такая кромешная тьма, что пришлось вернуться. Поехали на нашей полуторке.
Встретил техник, доложил о готовности.
– Заправка под пробки, бомбы подвешены!
Стали осматривать самолет. Для меня важно было выявить его индивидуальный "характер". Не только каждый, летчик, каждый шофер знает, что это такое. Мало того, что машины одной марки имеют свои особенности, но и характер пилота, его стиль управления накладывают на них свой неповторимый отпечаток. Спрашивать об этом у техника было бесполезно.
– Чужая жена, - пошутил Прилуцкий.
– Похоже, наверно.
Еще раз осмотрел кабину, поставил все тумблеры в исходное положение. Моторы работают ровно. Мигаю аэронавигационными огнями, техники выбивают колодки из-под колес. Включаю фару, начинаю выруливать на старт. Осторожно двигаю рычагами управления, привыкаю.
– Как самочувствие, командир?
– Работоспособен. А ты?
– Транспортабелен, - смеется Николай.
– Может, вставить ручку, помочь поднять хвост?
– Обойдусь.