Фронтир
Шрифт:
Но таков был приказ, и пока не последует иного, они четверо будут стоять здесь, слушая общий канал.
Даже теперь, после свалившегося на них послания с небес.
Даже теперь, когда шла битва не за обладание этой безымянной планетой, а за жизнь каждого солдата Легиона.
Зная, что там гибнут их товарищи, зная, что там творится, зная, что станет с ними всеми, если Легион проиграет.
Пехотинцы стояли четырьмя истуканами богу времени. До самого ключевого мгновения, когда за их спинами раздался разъярённый рык стратосферных ускорителей.
Над их головами уже чертили глиссады тяжёлые штурмовики Второго Крыла.
Прекрасные в своей взбешённой мощи.
Волна за волной.
Полные сил, свежие, готовые рвать врага зубами и ногтями.
Теперь, когда им удалось получить возможность вступить в бой, они боялись только одного — не успеть.
Мобильная пехота, приказ сопровождать зенитные комплексы на полтысячи тиков вперёд, потом вступить в бой по обстоятельствам. Выполнять.
Четыре железных статуи ожили в единый миг. В бой. Им приказали идти в бой.
Это было лучше, чем счастье, так звучал вкус самой жизни.
…я отчетливо понял, что не успеваю. Доля секунды, но в этой доле моя смерть. Что ж. Я был готов.
Но она не пришла. Ласковая, нежная, долгожданная. Не пришла.
Отрядный тормошил меня, а бронепехота добивала мою смерть под звук приземляющегося транспорта. Моей смертью был боевой механоид класса UFH-3010. Совершенная, грозная, она, моя смерть, отступила. Тогда мне ещё пришло в голову, что придется жить. Как это сказал Джон, «ради меня»?
Вокруг что-то кричали прибывшие с пехотой пилоты штурмовых машин, радостно хлопая друг друга по спинам «защитников», рядом молча громоздились хищные коконы «пехов». Я сообразил, что именно мне пытаются сказать, только после взлёта, когда разглядел в обзорнике ровный строй нашего эскорта. Восемь штурмовиков с маркировкой Второго Крыла.
Пока я пытался найти свою смерть, опустошённый, раздавленный, они сражались за всех нас. Моя первая и последняя Песня Глубин обескровила Легион, самого меня навсегда сделав слепым и глухим, голым, как младенец. Только теперь я начал понимать, что такими же беспомощными всё это время чувствовали себя в бою Юля с Джоном, ребята из Капитанского отряда, все солдаты Галактики.
Тот выплеск энергии исчерпал не только без спроса подаренную мне на Элдории силу, он опустошил меня целиком, будто разом избавив меня от всей моей сущности Кандидата. И пока я беспомощно барахтался в океане захлестнувшего меня бессилия, жизнь продолжалась без меня.
Вступление в бой свежих сил сломило и без того ошарашенную нашим безумным рейдом оборону врага, и как только было очищено достаточное пространство, была продолжена точечная орбитальная обработка промзон.
В атмосферу огненными шарами поднимались тонны короткоживущих изотопов, но этот ущерб планета переживёт. А мы ей в этом
Легион уже завершал уничтожение остатков раздробленных мобильных сил врага. Висевшее же над нами дамокловым мечом космическое сражение наконец изменило свою траекторию, флотилия рейдеров противника оставила попытки прорваться и закрепиться на планете, наши же наличные заатмосферные штурмовики уже направлялись операторами Базы в сторону границ Системы навстречу флоту Галактики Птерикс.
Капитан, вы нужны на Новой Базе!
А ещё спустя двенадцать часов и сколько-то минут флот вышел на орбиту, обеспечив окончательную санацию планеты.
Вот и всё. В этом письме было много о себе и мало о самой операции, но иначе не выходит, так что я решил отправить это лично вам. Официальный рапорт я отправлю по обычным каналам.
Мне показалось важным запечатлеть именно эмоциональное впечатление от этого, последнего для меня сражения. В конце концов, парни, погибшие в этом бою, заслуживают не только сухих слов официального отчета, а вам, я знаю, важнее понять, а не просто разобрать дело.
Взамен у меня будет просьба лично к вам. Точнее, не просьба.
На этом я снова становлюсь человеком, а значит, обо мне вы больше не услышите. Не пытайтесь меня вернуть, только вам это под силу, если не считать вечно занятого Совета. Не пытайтесь за мной следовать. Иначе я действительно найду способ вернуться. И тогда былое эхо в моей голове станет чьим-то проклятием.
Прощайте, инвестигейтор. Жаль, что у нас не было шанса поговорить.
Конец записи.
Капитан Ковальский придавил пальцем нужный сектор сенспанели и встал из кресла. Это нужно было сделать. Если уходить, то вот так.
На предплечье знакомыми символами тускло мерцали знаки различия, когда он накинул поверх формы Планетарного Корпуса спадающий до пола белый плащ. Капитан недовольно сморщился при виде Звезды победителя, на которую тот был заколот. Что уж…
Сделав всего пару шагов по коридору, Капитан оказался у полупрозрачной силовой переборки, которой был забран изнутри балкон над плацем для общих собраний. Отсюда были видны ряды одетых в белые плащи десантников.
Он впервые выходил на этот балкон там, на далёкой планете, где погибла Юля, и где они с Джоном стали Капитанами. С тех пор это делал только Джон, Капитан Ковальский всегда отказывался, ссылаясь то на занятость, то на личный авторитет напарника.
Теперь это предстояло сделать ему самому.
Переборка послушалась одного незаметного движения руки.
Стали видны мелкие детали — покрытые отливающими металлом пиннами головы птахов, обращённые к нему глаза людей, стала слышна невероятная тишина, царившая под каменным куполом искусственной пещеры. Такая тишина обычно называется гробовой.
Вот перед ним весь Легион, все, кто пережил ту бойню, которая была запланирована в качестве рядовой операции по переброске.