Фронтир
Шрифт:
Сержанта передернуло. Человечество боролось в самом себе с желанием убивать на протяжении тысячелетий. С жуткой болью изживая эту потребность, колеблясь на самой грани выживания во время Века Вне, и потом, в тёмные века Второй Эпохи, тогда как ирны… Они отнюдь не отличались кровожадностью, например, смертная казнь как способ избавления от лишних членов общества у них перестала применяться задолго до основания первой звёздной колонии, но вот зачастую неписанный свод законов чести и понятие врага у ирнов были настолько зыбки, сложны и самое главное жестоки, что рядовому человеку постигнуть это всё казалось попросту невозможно. Даже специалисты в ксенопсихологии
Виной всем этим загадкам была сложнейшая структура причинно-следственных связей, указующая в далёкие пыльные тысячелетия. Ирны нарушили свои законы лишь однажды — после известных событий на Ирутане в бесконечно далёком 2621 гТС. Тогда человечество в буквальном смысле обрело право существовать, а Галактика Сайриус — свое начало. Почему они так поступили? Не зачем, а почему — эти два похожих по смыслу слова для ирнов были, по сути, антонимами. Или это проявился тысяча первый закон их бытия? Золотце, как единственно доступный в данный момент представитель их цивилизации, оставалась такой же тайной.
И Сержант пошёл ва-банк.
— Ты знаешь, я не стану этого делать. Не стану их убивать.
Золотоволосая головка вздернулась, и горящий угольями ядерного пламени взгляд вонзился ему в переносицу. Сержант замер. Это был второй раз, когда он видел на её лице подобное выражение. Первый был там, на холме. Ком застрял в горле. Прошла секунда, прежде чем выражение сменилось, однако она показалась вечностью. Увидев, как золотистая головка затряслась в неудержимом смехе, он перевёл дыхание, кажется, оброненная фраза принята за шутку. Очень смешную шутку. Вот почему ему ни разу не приходила в голову древняя банальность доморощенных контактёров — что, мол, хоть смеемся-то мы одинаково. Слишком разный то был смех.
— Ну, ты, Сержант, и даешь!.. — заливался золотцев голос-колокольчик, она всё содрогалась от смеха, только что не падала на пол. Оставалось просто молчать. Наконец, успокоившись, она протянула ему калебас мате и кусок местного ноздреватого хлеба с маслом.
— Всё чистое.
— Не сомневаюсь.
Золотце постепенно возвращалась в норму и уже спокойно наблюдала за тем, как Сержант ел. Когда он, борясь с предательским урчанием в животе, проглотил последний кусок, она отобрала у него калебас, при этом словно невзначай проведя ладонью по его руке, осторожно поставила сосуд на край стола, замерла на секунду и тут же резким рывком направилась к двери. Сержант молча продолжал наблюдать. Всё, на этот раз ты наговорился! У двери Золотце развернулась и, теперь, уже совершенно серьезным голосом сказала:
— Моя миссия на этой планете близится к своему исходу. Я скажу Ирутану, что вы готовы начать то, что задумано, теперь нам осталось увидеться лишь раз, когда ты сделаешь выбор. Постарайся быть при этом самим собой, таким, какой ты есть — оставь лучшее от человека, а остальное отбрось. Существо, избранное судьбой, имеет миина… Большой Долг. Жить с ним бывает непросто, но справиться с ним необходимо. Мне, кажется, удалось в тебе затронуть что-то, и вскоре тебе предстоит стать таким, каким должно. Жаль, что время подчас так быстро летит. Счастливо, Сержант. Мне пора, не буду мешать.
Дверь закрылась.
— Сержант… — это прозвучало как полузадушенный выдох.
Боль за грудиной рассосалась. В проёме двери стояла Кеира. Волна блестящих, чёрных как смоль волос метнулась к нему, и Сержант тут же почувствовал, как маленькие теплые ладони принялись теребить его всё ещё слабые руки, а губы всё шептали: «зачем… Сержант, сердце моё…» Полилось знакомое тепло. Сержант улыбнулся, слушая, как бьётся дорогое сердце, и как Кеира, всхлипывая, говорит ему что-то, обняв за плечи.
— Прости меня, ты должен меня простить, они же могли… они же…
Кеира замолчала, опустив глаза. Сержант так любил это чувство, когда она касалась его, что желание о чём-либо думать само собой куда-то исчезло, будто унесенное случайным порывом ветра.
— Ты умница, что пришла, и не ты должна прощения просить, а я. Нам нужно забыть о том разговоре, раз и навсегда, — Сержанту снова показалось, что вот-вот, и снова начнется, сосредоточиться, не упустить, схватить, удержать этот неуловимый момент… — Мне нет прощения, мийон-тха сор Кеира, это… тебе, наверное, так сложна жизнь со мной, любимая. Если я ещё раз попробую от тебя сбежать, ты сразу бросай меня, слышишь?
— Нет… — качание головой. — Нет. Ни за что. Охорни-то мери мьйонна. Я не буду так больше, не смогу просто… попробовала, хуже не бывает. Я словно осталась без частицы собственной души. Не знала, что я способна так скучать, так жалеть, — цепкие пальчики наконец расслабились и отпустили его куртку. — Я так люблю тебя…
С ним опять творилось что-то непонятное, а потому пугающее. Когда-то давно, будто в другой жизни, он умел становиться с этой вселенной одним целым. Это было его судьбой и его проклятием. Но он сполна расплатился и с судьбой, которая одарила его этим непрошенным подарком, и тем чужаком, что слишком рано превратил дар в оружие.
Оружие сделало залп и навеки затихло, мёртвое и холодное. Но с тех пор, раз за разом, в Сержанте словно просыпались фантомные боли. Это не было чем-то привычным, чем-то знакомым. Он не начинал чувствовать своим неживым нутром колючую изнанку окружающего пространства, наоборот, он словно проваливался в никуда. И сейчас это началось снова, сперва искрой надежды, потом стоном разочарования.
На этот раз это вязкое затягивающее болото не позволило ему произнести то, что он хотел сказать Кеире.
Сержант продолжал из последних сил держать себя здесь, но зыбучая воронка вокруг него предательски росла, и даже невообразимо родной голос перестал звать… обессилено отпуская себя, Сержант прикрыл глаза от ставшего резким света и вслушался, наконец, ощущая то, что всё чаще его охватывало. Это холодное чувство было жестокой пыткой для неопытного разума Сержанта, когда все твои стремления отступают, растворяются, как туман. Ничего похожего на горячее, яростное море информации, хранимой в недоступных кладовых Вселенной, что вдруг вырывается на свет, сводя с ума. Такое далёкое стало теперь столь безликим… недобрый мир, мир враждебный, люди, противные друг другу, люди добрые, слабые, люди с опущенными руками.