Фронтир

Корнеев Роман Александрович

А уж попробовать проделать этот путь, пока пациент не стабилизирован хотя бы на время, не зная толком, что творится в самых важных участках организма… Сержант по памяти сам себе поставил диагноз. Такое за обозримое время смогли бы вылечить только в приснопамятном саркофаге, под присмотром сотни интеллектуальных систем и пары квалифицированных докторов, а тут…

Но его сумели поставить на ноги. Могла ли это сделать Золотце, это маленькое, в пол его роста золотоволосое, неестественно розовощёкое, словно кукла, существо из других миров? Идеальное создание, будто сошедшее с полотна древних художников — такими изображали библейских

ангелов. Он до сих пор так и не понял, была ли Золотце по меркам её расы по-настоящему взрослой, кто их разберёт. Недоступная для понимания и загадочная, как кошка, вместе с тем верная, как лучший друг, прекраснее самой любви, логичнее Центрального церебра «Инестрава-шестого» и жёсткая подчас, как броня боевого модуля класса «Нефариан». Она могла. Наверняка могла. Провести его сквозь лабиринты мрака, вытаскивая его с того света.

Ирны не чураются чего-то аналогичного нашей следовой начинке, но залатать Сержанта вдали от лаборатории можно было, только слившись с его бесполезным роботизированным телом в единое целое. А значит, в полной мере взяв на себя весь риск навеки застрять там, с ним, в полной темноте комы.

Скальпель, вот настоящий образ любого ирна. Предмет завораживающе прекрасный, но вместе с тем брутальный, остро отточенный и опасно сверкающий. Каждый способен по собственной воле стать лекарством и орудием возмездия — такая близкая нам и такая до сих пор непонятная цивилизация. Ирны с первого дня его создания входили в Совет Галактики, но никогда в делах людей не участвовали, их миры были намного старше человеческих колоний, однако в определённом смысле они давно уже остались позади в техническом прогрессе, остановившись там, где пожелали. За собственным Барьером.

Эту расу всегда окружала тайна.

Был момент в галактической истории, когда ирны имели все причины начать против террианских сил широкомасштабные боевые действия, но отказались от этого, простив нас за то, за что не прощают. Гуманоидная раса, живущая в нашей Галактике на полуста мирах, постоянно с нами рядом, но вместе с тем более далекая от нас, чем гордые Тсауни-летящие или коллективные интеллекты из Галактики Дзеган, Дома К’Каха. Чуждые, но не отчуждающиеся, они ничего не делают просто так, так что же, в конце концов, здесь потеряла Золотце?

Прохладные пальцы детской ладони вновь коснулись его лба. Сержант на этот раз легко открыл глаза, и на том спасибо. Внимательный, разделяющий чувства взгляд. Такие коралловые губы и пушистые ресницы бывают лишь на картинах. Странные чувства рождало это лицо.

— Всё прошло, Сержант, скоро сможешь и двигаться. Приготовлю тебе поесть.

«О-о-ох, да никогда я ничего не пойму». Один этот голос, уже окончательно утративший даже тончайшие нотки чужеродности, чего стоит — впечатление, что колокольчик звенит. Почти против собственной воли он разлепил губы и попросил:

— Золотце… Спой, пожалуйста.

А в ответ ни удивления, ни порицания, просто изучающий взгляд.

— Нечасто ты, Сержант, настолько явно высказываешь своё мнение о других. Сегодняшний день всё-таки тебя чему-то научил.

Что она этим имеет в виду? Некоторое время стояла тишина, словно Золотце задумалась, что бы ещё сказать. Он уже начал потихоньку пытаться припомнить, а не ляпнул ли он сам чего, и вообще, правильно

ли понял хотя бы интонацию, с какой была произнесена ответная фраза?..

Песня полилась, словно издалека донесся раскат грома, чужинка тихо-тихо начала выводить странно звучащую мелодию, постепенно заставляя звуки незнакомого языка набирать силу, медленно переливы голоса заполняли комнату и, наконец, стали надрываться и клокотать в горле. Сержант лишь каким-то третьим чувством ощущал биение чужого ритма, пронизывающего сложнейшие созвучия музыкальной линии. Смысл так и остался непонятен, однако в песне явственно слышалось какое–то неуловимое ощущение силы, мощи и даже агрессии: так тяжёлый роботанк движется сквозь заграждения. Однако уловить это всё Сержанту удалось лишь поверхностно, так как в мелодию постоянно вплетались другие голоса, оставляющие за собой и вовсе какой–то хаос чувств.

«Словно марш или гимн…» — была единственная мысль.

Сержант продолжал внимательно вслушиваться, пытаясь выделить из звуковых наслоений что-то своё, человеческое, ведь неужели ирны настолько замкнутая на себя цивилизация, что даже за прошедшие бок о бок тысячи лет у них до сих пор нет ничего от нас? И только ему казалось, что вот оно, сейчас станет понятнее, как следовала диссонансная нота, и всё рушилось в единый миг. Сержант второй раз слышал, как Золотце поёт, но тот источник, ключ к её поступкам, который он последнее время судорожно искал, по-прежнему оставались недоступен. Песня стихла.

Наступившая тишина показалась жутковатой, словно и не было только что этих голосовых переливов. А пела ли она вообще, или ему всё это по нездоровью чудилось? Осталось какое-то ощущение волшебства, нереальности происходящего, как во сне. С ирнами всегда так.

— Эта песня, о чём она?

Молчание в ответ. Не слышно ни движения, ни вздоха, Золотце даже не шелохнулась. Сержант открыл глаза и, почувствовав способность двинуть рукой, приподнялся на локте. Словно не желая замечать неловкость его движений, Золотце отвернулась к столу и принялась там перебирать что-то. Такими человеческими движениями.

Краем мыслей Сержант вдруг понял, что он — у себя дома, как только раньше не догадался?

— Она о счастье обрести дитя, — в ответе ни эмоции, но при этом что-то… Сержант не смог придумать что. Золотце говорила тихо-тихо, словно не она это только что пела во весь голос. Вот тебе и Золотце.

— На что похожи ваши дети?

И тут же — резкая, взрывная ответная реакция, простой взгляд из-под опущенных ресниц, резкий, бьющий и… соглашающийся, принимающий слабость собеседника.

— Информации не будет.

«Дурак, — вяло выругался про себя Сержант. — Не понять тебе их, никогда не понять». Розовое платьице впору десятилетней девчушке, бравурные песни о детях, строгий пиетет в их отношении и груда недвижимых тел на холме.

— Те беженцы, ты их… убила?

Золотце уже гремела посудой, сооружая завтрак (тьма побери, а может, ужин?), так что оборачиваться она не стала, выражение лица осталось неизвестным, голос же был ровным, как бронеплита.

— Благодарю, конечно, за предложение, но это твои кхуир’та … враги, — перевела она после паузы, — я не в праве, я не ты и я не твой Учитель. Настанет время, ты их сам и убьёшь, ведь это тоже неправильно — передаривать свои долги другим, не следует давать слишком много.