Фронтир
Шрифт:
Автомат встрепенулся. Несмотря на работающие в полную силу установки, температура в Шлюзе ещё вряд ли достигла двухсот пятидесяти градусов Кельвина, и вид двух чужаков, похожих на восьмилетних девочек в коротких одеждах чуть не на голое тело, что спокойно восседали на таком морозе, казался ему ужасным, побуждая к немедленному действию. Порыв этот, однако, тут же упирался в строжайшую инструкцию, как в н-фазную переборку. Откуда та взялась, он не знал, да и не мог знать. Осталось вздохнуть и подать двойную мощность на климатизаторы, продолжая вслушиваться в разговор.
— Ты удивлён знанием, которым я обладаю?
— Да. Хотя, догадываюсь,
— Золотце?
— Я не знаю её полного имени, ирн, я назвал её тем, на которое она отзывалась. По крайней мере там, на Альфе.
Глядя на замершего перед строем людей ирна, любой бы подумал, что тот просто молчит, безучастно ждёт продолжения речи.
Она возбуждена, она просто дрожит от возбуждения, ты сейчас сказал что-то очень важное, Сержант!
Эмоции излишни, Дух. В этом мире я знаю, что мне делать.
Как только в воздухе повисло палевое облако эрвэграммы, ирны отреагировали. Те двое, что составляли «почётный караул», резко поднялись и молча направились к своей шлюпке. Можно было поклясться, что и у их лидера голос всего чуть-чуть, но дрогнул. Это лицо не узнать было нельзя.
— Ты знаешь одно из Онти, Имён Собственных, человек. Это столь редкая честь для представителя…
Однако стоявшая перед ним непроницаемая фигура отнюдь не собиралась давать ему возможность прийти в себя.
— Золотце, уходя, сказала, что у меня по отношению к ней остался долг. Теперь я знаю больше. Передай ей, что долга нет. И никогда не было!!! — гром неожиданно прорезавшейся ярости его голоса заметался под громадными сводами.
Ирн в ответ поспешно затараторила что-то вроде бессмысленное, голос её разом стал слабым, просящим. Десантники молча недоумевали.
— Ты знаешь… ты осознаёшь, от чего ты отказываешься?! Это честь, это великая честь!
— Нет. И мне это не важно. Твоя шлюпка сумеет унести даже такую тяжесть. Ступай, ирн. Разговор окончен. Теперь ты поняла, почему сегодня эта громадина — мирный корабль. Сегодня, только сегодня.
Та помолчала, кивнула. Но никуда не двинулась.
«В чём проблема… в чём проблема…»
Ковальский час назад снова попросил своих соседей «на пару минут» оставить его одного,о днако минуты бежали, а мысли привести в порядок так и не удавалось. Какое-то сумбурное неудовольствие царило у него в голове, словно он ещё оставался там, посреди пустой громады Третьего Шлюза, и всё спорит, спорит о чём-то до хрипоты с лидером делегации ирнов… Как-то странно прошёл разговор, а он не любил совершать поступки, следуя нерациональным побуждениям… Никогда не любил.
Он словно дал в тот миг волю чему-то дотоле сокрытому, и это были не ёрничающее безумие Духа или наивное любопытство того, кто так мешал своим присутствием инфосетям «Эмпириала». Он дал волю своему сокрытому «я». Самому себе, такому, какого он до того и не подозревал увидеть. Да, ему удалось кое-что узнать от Паллова, пока они носились по гигантскому кораблю, пытаясь собраться с мыслями. Но его поведение там, в Шлюзе, не имело к советам былого командира никакого отношения. Оставалось лишь зыбкое чувство, словно всё идёт именно так, как следует, именно так, а не иначе. Но
То, что он тогда говорил! Сама ситуация! Безумие, безумие…
Это казалось выше его понимания, он должен был справиться с очень сложной и многоплановой проблемой, корни которой, он чувствовал, лежали под спудом столетий, и масштабы фигур, тени которых лежали вокруг него, давили и даже пугали. Ещё больше давило осознание того, что проблему-то он как раз решил, пусть лишь на время, но как он это сделал?! Ковальский вспомнил об одной жутковатой для него вещи. Дух был согласен с тем, что когда-то твердил Хронар: вместе мы трое составляем нечто единое, нечто, недоступное пониманию. И сначала этим лишь пользуешься, а потом…
«Потом тебя уже не остаётся».
Да. Именно так, но это уж он сам решит. Потом.
Ковальский задумчиво повертел в руках пластинку с записью, что передала ему ирн. «Это послание». От таких подробностей не дождёшься.
«Кто же такая Золотце?»
Он помнил только то, как она его спасла. И как бросила умирать вместе со всеми. Он помнил только то, как она ему пела. Он помнил только их редкие странные диалоги. Её смех. И её лицо. Он не мог его забыть. А вот то, кто она была в его жизни, он как раз и забыл. Или это она сама попросила его забыть?
С лёгким щелчком запись заняла своё место в панели терминала.
Погас свет.
«А ведь она совершенно не изменилась, мы встречались так недавно. А вот я, насколько с тех пор изменился я?»
Он правильно сделал, что решил просмотреть послание один, без Духа и того другого, что в последнее время так любит задавать вопросы. Оно было адресовано только ему, Сержанту.
Здравствуй, Гость. Я долго думала, прежде чем записываться. За всю свою жизнь мне ни разу не приходилось так долго решать для себя, что правильно, а что — нет. У нас это обычно проходит проще, чем у людей. И вместе с тем сложнее. Когда мы были знакомы, там, на Альфе, ты ещё был обычным человеком, цельным и изломанным, счастливым и несчастным, сильным и очень слабым. Мне нравилось беседовать с тобой, гадать над загадками, что ты мне всё время подкидывал. И держать в голове одно. Человек, которого я изучаю, и, вместе с тем, сама пытаюсь чему-то учить, он скоро, ох, как скоро перестанет им быть. Станет чем-то другим. Да ты всё уже должен понимать теперь, Сержант. Я говорила тебе, что у тебя есть долг ко мне. Я недооценила тебя. У тебя есть долг перед всей Галактикой. Та скорбь, что ты пережил, та судьба, что тебе досталась, всё это часть расплаты за этот долг. Тебе повезло, ты живёшь так, как желал бы жить каждый, пусть тебе горько и больно. Однажды ты, спустя время, почувствуешь, что этот долг и есть вся твоя жизнь. И тогда ты простишь всех тех, кто участвовал в трагедии под именем Сержант…
Капитан оборвал воспроизведение и принялся искать самый конец записи. В душе что-то снова звенело, но он сидел и слушал с каменным лицом, не ощущая ничего. Он как будто это всё уже слышал. Теперь это часто с ним случалось. Он вдруг застывал, ощущая подступающую, захватывающую его волну… Вечности. Чувствовал, что ему больно, но боли никакой не ощущал. В такие минуты даже Дух куда-то скрывался, словно не желая присутствовать. Он тоже это уже когда-то пережил, перестал существовать человеком, что был так близок ему, Ковальскому, но стал в итоге воплощённой Целью, оставив остальные черты своего «я» где-то позади.