Фронтмен
Шрифт:
Неподалеку виднелись кварталы гетто — утыканные друг на дружку домики — барриас. Из них были сложены неприглядные трущобы на скалистых обрывах. Здесь не было ни улиц, ни дорог, а у подножия гор смердели свалки. Обитатели барриас имели смутное представление о канализации и водопроводе, не умели писать и читать, но наверняка понимали, что живут плохо. Понимали потому, что работали обслугой в охраняемых поселках богачей у горы Авила, драили полы в офисах и бутиках делового центра Чакао и ровняли травку на гольф-поле Кантри Клаба в фешенебельном Лас Мерседесе. Понимали потому, что ежедневно в барриас погибало в перестрелках по пятнадцать, а то и двадцать человек. А в конце месяца, когда трудяги из гетто
Жить по-человечески. Это было всеобщей мечтой гетто. Вырваться из нищеты можно было разве что подавшись в армию. Когда в 1992 году из ниоткуда возник коренастый подполковник парашютно-десантных войск в красном берете, индеец с примесью негроидной крови по имени Уго, он показался им своим. Он вывел на улицы своих подчиненных, чтобы свергнуть прогнивший режим. У него не вышло, и он взял всю вину на себя. Его посадили, но сочувствие масс не скрылось от глаз нового президента страны. Тот хоть и был точно такой же марионеткой олигархии, все же объявил амнистию из популистских соображений.
Лучше бы Уго сгноили в застенках — его возвращение толпа встретила ликованием, облачившись в знак солидарности с мятежником в красные береты. Он был такой же, как они. Не богач. Он говорил с ними подолгу, простыми словами, а не мудреными фразами. Говорил, не ссылаясь на занятость. Он сформулировал то, о чем они догадывались, но не надеялись изменить. О том, что они живут в ужасающих условиях. О том, что в их стране, в их Венесуэле нефти столько, что хватит на достойную жизнь каждого. О том, что их Венесуэла должна принадлежать им, венесуэльцам. В 1998 году он стал их президентом.
А потом был переворот. Это произошло в 2002-ом. Олигархи купили генералов. Чавеса застали врасплох во дворце Мирафлорес. Он мог отдать распоряжение своим гвардейцам отразить нападение путчистов, но предпочел сдаться, чтобы не пролилась кровь. Однако кровь все же пролилась. Начались облавы и аресты. И тогда он на клочке бумаги написал письмо. Затем смял записку и бросил в корзину. Из мусорного ведра этот комок бумаги извлек сочувствующий узнику солдат — такой же простолюдин, как крестьянин Чавес, такой же выходец из бедноты. Он передал письмо по факсу своему приятелю, и вскоре этот текст читала вся Венесуэла:
«Я, Уго Чавес Фриас, венесуэлец, президент Боливарианской республики Венесуэла, заявляю, что не подавал в отставку и не отказывался от законной власти, данной мне народом…»
И тогда люди вышли на улицу снова. Вышли, чтобы вернуть своего Чавеса, которого свергли влиятельные враги по совету заокеанских кукловодов, тех, что не постеснялись отправить в Каракас своих военных консультантов. Олигархам удалось свергнуть Чавеса, но всего на два дня. Наверное, потому, что он везучий. Или потому, что большинство национальных гвардейцев тоже выходцы из барриас. Парни не забыли своих корней, и то, что Чавес обещал ликвидировать в их районах неграмотность, остановить эпидемии и покончить с преступностью. Они вызволили Уго из тюрьмы в надежде, что он завершит начатое.
Возможно, у него получится. Если его не убьют. Пусть хотя бы попытается, ведь бедноте терять нечего. А терпеть нищету больше нет сил. Да и разгул преступности надоел. Молодежь в барриас при оружии, а полицейские машины вряд ли осмелятся сунуться в гетто. Да и туристы не отважатся прогуляться по темным кварталам…
Обитатели этих кварталов стояли на трассе, по пути нашего следования из аэропорта Симона Боливара в центр города, размахивая нововведением Чавеса — восьмизвездочным желто-сине-красным
Ближе к центру краски граффити были все ярче, а творения — все профессиональнее. Серые бетонные стены, преобразованные руками художников-муралистов [15] в шедевры настенной агитации, могли успешно конкурировать с находящимися в руках оппозиции режиму Чавеса СМИ.
— Скажите мне, кому принадлежат городские стены, и я скажу, кто владеет городом, — произнес я вслух.
Фраза вызвала одобрение моего водителя, который поспешил перевести слоганы на стенах. «Creando futuro» — создаем будущее… «Uh! Ah! Chavez no se va!” — У! А! Чавес не уйдет!
15
мураль — произведение настенного изобразительного искусства, монументальной живописи (толковый словарь Ожегова)
А больше всего меня тронул лозунг, начерченный огромными буквами на стене бетонной коробки по соседству с таким же большим рекламным билбордом, где во всей красе сияла взбалмошная топ-модель с пухлыми от природы губками по имени Наоми Кэмпбел.
«Если Чавеса убьют, он вернется миллионами» — гласила надпись. Глянцевое лицо самодовольной Наоми никак не стыковалось с политическим прогнозом на бетонной стене. Визуальное восприятие этого случайного соседства могло навести неискушенного туриста на мысль о непримиримости картинок. Однако в Латинской Америке, родине карнавалов, смешавшей расы и религии, может ужиться даже несоединимое. Одно можно было утверждать со стопроцентной вероятностью — Наоми не стала бы убивать Чавеса.
Кстати, во время одного частного визита в Каракас, Наоми Кэмпбел несколько часов мирно беседовала с лидером революции за закрытыми дверьми. Чавесу везет. Хотя вряд ли он позволил бы себе лишнее. Да и Наоми не так глупа, как выглядит рядом с русским строительным магнатом Дорониным. Она не стала бы… убивать Чавеса.
…Меня поселили в отеле «Каракас Хилтон» на авениде Либертадор. Здесь было много гостей из Китая. Они организованно кружились подле магазинчиков с сувенирами, чтобы так же коллективно проследовать на ужин. Кто-то из руководства делегацией уже отведал вкусной лапши из японского меню в одном из приквартированных к отелю ресторанчиков. Можно было не сомневаться, что лапшу после столь лестного отзыва авторитетного дегустатора теперь попробуют все члены делегации. Стадное чувство свойственно людям с восточной ментальностью, в довесок воспитанными лозунгами из цитатника Мао. Хорошо известно, что даже в казино китайцы ходят строем.
То, что в Каракасе гостило большое количество азиатов, не было ничего удивительного — Венесуэла стала при Чавесе основным поставщиком нефти для Поднебесной. Даже надписи на указателях вслед за испанским и английским были начертаны замысловатыми иероглифами. Правда, кроме Кубы и Китая Чавес дружил с арабами, Ираном и Белоруссией. Однако арабской вязью и кириллицей в «Хилтоне» незаслуженно пренебрегли.
Мой номер был великолепен. Кровать огромна. В силу своего безудержного воображения я сразу представил на ней наследницу гостиничной империи «Хилтон» — очаровашку с продолговатым носиком, нареченную именем Пэрис. Конечно, я не планировал встретить здесь светскую проказницу, но даже цензор военной газеты не запретил бы мне фантазировать, если я не разглашаю военной и государственной тайны? Моя фантазия продолжилась на лоджии. Перед нами, а в моих иллюзиях мы переместились сюда вдвоем, простирался Каракас-сити.