Фронтмен
Шрифт:
Зрелище оказалось так себе — я никогда не был фанатом урбании. Для ощущения полного релакса не хватало не столько Пэрис, сколько моря с пальмами. На пляже я бы посадил девочку, не обязательно Пэрис, достаточно было бы какой-нибудь Ксюши, на шезлонг и охотно угостил бы ее коктейлем из рома в кокосе, а лучше и экономнее — коньяком, прихваченным в «дьюти фри»…
С высот моей лоджии я быстро опустился на землю. Времена диктовали умеренность. Глоток коньяка растекся теплым Гольфстримом по жилам наяву, быстро убедив меня в плюсах девушек плебейского происхождения. Тиана из самолета теперь казалась гораздо предпочтительнее Пэрис. А главное — уместнее, возможно, просто доступнее… «Ди Анджело»… Может рвануть туда, пока дон Альберто занят обеспечением безопасности венесуэльского
Бетонные небоскребы Каракаса, мрачность которых не могло сгладить даже обилие неоновых вывесок, производили гнетущее впечатление тесноты и скуки. Поэтому после душа я спустился в холл, где устроился у пула, пропахшего бензиновой гарью столичного смога, с чашкой ароматного кофе. Только кофе могло сбить запах гари с переполненных «сабурбанами», «эксплорерами» и мотоциклами городских магистралей.
Неприветливый бармен без удовольствия поведал, что отдыхать надо ехать в карибский Варгас, что в тридцати минутах езды от Каракаса, однако там, как и в столице, мне тем более никто не станет гарантировать безопасность от «чиканос», особенно если я заблаговременно не помещу свою золотую цепочку в сейф. Он посоветовал не выходить на улицу после восьми вечера — по его словам там было весьма неспокойно. Он так и сказал: «Гранде пелигро», [16] а когда понял, что его предостережения не пошли мне впрок, и я все-таки решил отправиться в темнеющий город в поисках приключений, он окрестил меня «Пелигросо кабальеро» [17] и сочувственно улыбнулся мне вслед, порекомендовав все же снять перед прогулкой цепочку с шеи.
16
Гранде пелигро — большая опасность (исп.)
17
Пелигросо кабальеро — рискованный мужчина (исп.)
Максимум, что я сделал — это поместил сиреневый мешочек с горсткой ангольских алмазов в сейф своего сингла… Теперь ничто не держало меня в отеле.
На выходе вместо очаровашки Пэрис я неожиданно повстречал лидера российских коммунистов Геннадия Андреевича Зюганова, что было любопытно, но почему-то меня не удивило. Вот если бы я встретил Пэрис… А русские коммунисты в Каракасе, овеянном боливарианской революцией смотрелись органично. Дородное тело Геннадия Андреевича великолепно вписывалось в колорит состоявшихся экспроприаций и грядущих национализаций.
В тот момент, когда я из сиюминутно нахлынувшего любопытства поинтересовался у консьержа, в каком номере проживает российский депутат, решив сравнить свой роскошный сингл с его апартаментами, меня проинформировали, что никакой Зюганов в отеле не проживает… Безопасность Зюганова — вещь правильная. Оппозицию в России беречь надо, особенно системную. А-то некому будет народ успокаивать. Под «Вставай, страна огромная!» в исполнении Геннадия Андреевича лично я бы уснул. Хотя, Каспаров с Лимоновым в дуэте ее бы петь не стали, они в России поют на английском. Им это выгодно. Это как корпоратив. Неважно каков размер компании, подкупает размер гонорара. Это вам не концертные сборы.
В моей истории Геннадий Андреевич явился проходным персонажем, эдаким красным ангелом с крыльями буревестника, никак не связанным со стержнем основного сюжета моего повествования, но живописно дополняющим палитру смутных времен. Он появился неожиданно и без сожаления потерялся. Больше я его не встретил ни разу, и от этого мне не стало ни холодно, ни жарко.
* * *
Отправной точкой моей вечерней экскурсии по Каракасу стал примыкающий к отелю парк Лос Каобос. Забетонированные аллейки и революционная наглядная агитация окончательно вытеснили зеленые газоны и большую часть деревьев. Я прошел пешком по вымершему с наступлением темноты парку, остановившись всего один раз перед стендами с фотографиями из недавнего венесуэльского прошлого, когда хунта
На выходе из мрачного парка я увидел табличку метро с надписью «Беллас Артес». Я принял решение спуститься в местную подземку. Просто чтобы сравнить с московским метрополитеном.
Станции метро показались мне ультрасовременными по дизайну, а поезда неожиданно новыми. Из всего этого нетрудно было сделать вывод, что в стране, где столько нефти и газа, по определению водятся большие деньги, часть из которых все же тратится на блага цивилизации.
Мое внимание в вагоне привлекла католическая монашка в синей рясе и белом платке с массивным серебряным крестом на груди. Ее одеяние, наверное из-за синего цвета, не выглядело столь траурно, как черные балахоны вечно скорбящих православных отшельниц. Хотя по ее одухотворенному лицу было понятно, что в своей обители у подножия Анд она живет и молится во Христе не менее жертвенно, чем принявшие добровольный постриг где-нибудь в Киево-печерской лавре или Новодевичьем монастыре. Моя экуменистическая вера в Бога не ограничивалась интервалами конфессий, поэтому я наблюдал за католической монашкой без предубеждений, и как эстет любовался ее распятием. Оно казалось невероятно красивым.
Точно такие же эмоции, но по поводу моей золотой цепочки, испытывали двое «чиканос» в винтажных ободранных джинсах, которых я приметил только потому, что они вышли со мной на одной станции — я хотел прогуляться по бульвару Сабана Гранде, что считался одним из эпицентров ночной жизни венесуэльской столицы.
Эскалатор поднял меня вверх, а плотная толпа пассажиров выплюнула на улицу. Подозрительные «чиканос» с золотыми фиксами остановились у кафе, что меня окончательно расслабило. Правда, ненадолго… Я прогуливался по бульвару с мороженым в руках, которое мне так и не суждено было распробовать.
У одного из перекрестков меня окликнул зачуханный полицейский с явным дефицитом веса, который вынырнул из палатки, наспех оборудованной под пункт охраны общественного порядка.
Неряшливый вид блюстителя закона разительно отличался от образа бравых гвардейцев в красных беретах, что курировали аэропорт. Ассоциации возникли сразу, ведь вид местных сотрудников правопорядка был до боли знакомым и поразительно напоминал слоняющиеся у московского стадиона Лужники парочки патрульных-срочников внутренних войск в форме на два размера больше положенного с неаккуратно пришитыми шевронами. Даже насчет «парного конферанса» я не ошибся. Рядом с первым бойцом мгновенно нарисовался второй, с отвисшей до колен кобурой. Из нее «грозно» выглядывала рукоять личного оружия.
Они потребовали «пасапорте». Я ответил по-испански с английскими вкраплениями и русскими жаргонизмами, что не взял с собой ничего, кроме магнитного ключа от номера в отеле «Каракас Хилтон». Предъявление ключа не убедило патрульных в моей благонадежности. Зато побудило обыскать меня до носков. Принять меня за колумбийского наркодилера было, конечно же, легко. Особенно, если учитывать мою колоритную внешность и плейбойское одеяние, подчеркнутое золотой цепочкой. Ну да, цепочка. Копы, менты, фараоны, или, как их там, гибэдэдэшники с пэпээсниками… Они буквально пожирали глазами мою ювелирную собственность, но оставили ее на десерт. Сперва «легавые» попросили показать содержимое карманов.
Бумажные боливары и кредитная карта «Виза» Сбербанка России их не впечатлили, как, впрочем, и карта ВТБ-24. Фурор произвела салатовая купюра в сто евро! Она была бесцеремонно изъята, на что я ответил русским матом и угрозой расправы с привлечением независимых журналистов — благо я знал слово «периодиста», [18] и имя Уго Чавеса.
Они мне не поверили, продолжая хвататься за рукоятки своих пистолетов и дотрагиваться до моей цепочки. Делали они это ровно до тех пор, пока в непосредственной близости не затормозили трое мотоциклистов.
18
periodista — журналист, издатель (исп.)