Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Крафт Герберт

Кроме «англичанина», бежать из лагеря никому не удалось. Только хорошая подготовка и действенная внешняя помощь могли обеспечить те немногие воз­можности побега из района лагеря. Без такой помощи и точного плана даже удавшийся побег за пределы внеш­него ограждения обеспечивал лишь кратковременное нахождение на свободе.

Дни лета 1939 года были последними, когда мы нес­ли службу по охране концлагеря, период недостойной для нашего молодого отряда службы был позади.

Прекрасное лето подходило к концу. Мы смогли на две недели съездить домой, чтобы отгулять прерванный зимой отпуск. Теперь я побывал везде, где был в недав­нем времени еще мальчишкой, — на тенистой горе Бухенберг, купался в ледяной воде зеленого Иббса и в те­плых струях Урльбаха, бродил по старому городу и по широким липовым

аллеям. Я наслаждался тем, какие взгляды на меня бросают во время этих прогулок. Если у женщин и девушек они были страстные и дружелюбные, то у мужчин — удивленные и не дружеские. Если мама­ши думали: «Какой замечательный солдатик!», то на ли­цах папаш читалось удивление, что такой мальчишка, а уже щеголяет в военной форме.

В те дни мое тщеславие необычайно выросло. Я со­брался с духом всех моих шестнадцати вёсен и пригла­сил давно втайне обожаемую мной девушку на свида­ние. Когда это случилось и письмо уже было к ней от­правлено, я поколебался в своем кураже и внутренне уже был готов к тому, что не найду ответа в ее сердце.

Вечером я сидел на скамейке, о которой было напи­сано в письме, под старыми липами, надеясь, что она не придет. Я лихорадочно соображал, что мне говорить, если она все же появится. В любом случае я твердо ре­шил, что если ее не будет в 19.00, считать себя отвер­гнутым и немедленно покинуть место, где я проявил та­кую смелость.

Без одной минуты семь я окинул взглядом аллею. Ни души. За одну минуту ей не удастся появиться на этой сцене. Это совершенно исключено. Но я еще пунктуаль­но ждал одну минуту, а потом с облегчением поднялся.

— Добрый вечер! — вдруг позади себя услышал я приветливый девичий голос. Должно быть, я выглядел совсем обескураженным, когда подошел для привет­ствия. Мое робкое смущение резко контрастировало с той радостью, которой светилось ее лицо. Для меня было фатальным то, что я непременно хотел, чтобы меня принимали всерьез, но, наконец, ее непринужденность передалась и мне. В наступившей темноте наши сердца сблизились настолько, что я решился на самый первый в жизни поцелуй. К сожалению, и он мне не удался. Он пришелся не в ждущие губы Эрики, а в безучастный кон­чик носа.

В НАЧАЛЕ ЖЕРТВЕННОГО ПУТИ

Подошел к концу отпуск, а вместе с ним и лето 1939 года. На политическом гори­зонте сгустились тучи. На следующее утро нам предсто­ит получить большое количество машин для перевозки личного состава, их дополнили гражданские грузовики, перекрашенные в серый полевой цвет. В роте за мной закрепили легковую машину ДКВ, предназначенную для командира 1-го взвода.

Занятия по погрузке в случае тревоги чередовались с ездой в колонне по лагерной территории. Ходили слу­хи, что часть новых машин перекрасили в гражданские и снабдили всякими рекламными надписями гражданских фирм. Их загрузили боеприпасами и вместе с команда­ми, переодетыми в спортивную форму, отправили из лагеря. Через несколько дней Би-би-си рассказало о таком происшествии: в порту Данцига при разгрузке грузовика с футбольной экипировкой оборвался трос у крана, так как вес машины не соответствовал заявлен­ному, и она упала в воду. Якобы это была машина, гру­женная минами.

В последние дни августа мы привели в порядок вы­ходную форму и все, что нельзя было взять с собой в ранце. Сложили, снабдили ярлыками с фамилией и сда­ли в каптерку на хранение. Противотанковые мины и подрывные шашки загрузили в машины и оставили под

охраной. Личному составу выдали боеприпасы для вин­товок и пулеметов. Мы явно замечали, что заваривается какая-то каша, которую дипломатическими средствами расхлебать не получится.

Первого сентября 1939 года я как раз шел через строевой плац и подходил к нашей временной казарме, зеленому зданию столовой, когда из репродуктора, ви­севшего на ее стене, донеслось обращение фюрера к немецкому народу. Он говорил о том, что надо свести счеты с поляками, терзающими и убивающими немец­кое национальное меньшинство: «Сегодня утром с 5 ча­сов 45 минут мы открываем ответный огонь!»

Молодые солдаты встретили эту речь с радостью и воодушевлением. Это был час рождения Второй миро­вой войны.

«Тревога!» — Крик в ночи. Сто раз тренировались, но на этот раз все как впервой. Грохот

подкованных сапог по гулкому деревянному полу, наспех проглоченная за­куска между получением сухого пайка и осмотром ран­ца. Через два часа после объявления тревоги мы по пла­ну выдвижения уже ехали по ночному Ораниенбургу. Из Берлина мы выехали уже днем. На следующую ночь мы были уже в Бреслау. Повсюду шли войска. Мы, водите­ли, спали на своих местах, в то время как остальные за­правляли машины. Потом поехали дальше, то и дело останавливаясь для пропуска марширующих колонн. Казалось, что мы не получили слишком серьезных за­дач, иначе бы у нас было преимущество в движении. Из районов боев нам навстречу двигались колонны с ране­ными. Издалека до нас неоднократно доносилась кано­нада и пулеметные очереди главных боев. По какому-то болоту, где мой грузовик засел по самые оси, мы переш­ли польскую границу. Первым нашим районом боевых действий был Острово. Мы должны были ловить и разо-

ружать польские части. Потом мы двинулись дальше че­рез Калиш на Турек и Лодзь. Чем дальше мы шли по тер­ритории Польши, тем богаче становились наши «тро­феи». Измученные польские солдаты предпочитали сдаваться в безысходном положении. Они ругали свое командование, представлявшее им противника как ар­мию бумажных солдатиков. Позже мы отклонились на север, для прочесывания лесного массива, в котором скрывались пехота и кавалерия. Но и здесь больших боев не было. Без продовольствия и боеприпасов ока­зать серьезное сопротивление далеко за линией фрон­та невозможно. Во Влоцлавике, наконец, мы добрались до Вислы. Здесь польская кампания для нас закончи­лась. Ни в одном из дел, где мы участвовали, особой храбрости от нас не требовалось. Мы должны были только сохранять военную добычу. Тем не менее нам те­перь не могла встретиться польская кавалерия и пытаю­щаяся отчаянно прорваться пехота, и мы могли спокой­но пару ночей отоспаться под охраной часового.

Через несколько дней после польской кампании мы снова двигались маршем на Родину. К нашему всеоб­щему удивлению, не в направлении Берлина, а на юго-запад, а потом по автобану на Мюнхен. Там регулиров­щики направили нас на Дахау. И для нас начались такие же нехорошие дни, как после действий в Судетской об­ласти.

Вдруг нас отправили в концлагерь. Только мы теперь жили не снаружи, а непосредственно в бараках для за­ключенных. Они так провоняли дезинфекцией, что мы считали себя защищенными от чумы на десять лет впе­ред. Койки стояли в три яруса, тот, кто спал на третьем этаже, после сна не должен был резко вскакивать, что­бы не удариться головой о потолок. Когда мы строились перед бараками на поверку или шли строем на кухню, нам в глаза бросалась надпись на лагерных воротах: «Труд освобождает!»

Просто наскоро освободили часть концлагеря от за­ключенных и разместили нас в их бараках. Здесь заклю­ченных мы не охраняли.

Служба была чрезвычайно строгой. Здесь, в концла­гере Дахау, дивизия СС «Мертвая голова» возникла как самостоятельное моторизованное воинское соедине­ние. Но должно ли при этом указываться в качестве ме­ста рождения нашей дивизии Дахау и именно концла­герь?

И еще одно: череп на наших петлицах — теперь уже полтора года считавшийся нашей эмблемой — в буду­щем будет служить в том же качестве и охране концла­герей. Как в будущем можно будет тогда отличить кон­цлагерную охрану от боевых частей? Этому обстоятель­ству тогда мы совершенно не придавали значения, не понимая, что с этим связано. За исключением одного шарфюрера резерва, по гражданской специальности адвоката, об этом, в общем-то, никто и не разговари­вал.

— Гиммлер все это нам устроил!

Это был еще один минус для шефа всех СС. Кому от этого стало хуже? Нам он и так не нравился.

Формирующаяся дивизия была пополнена большим количеством резервистов. Этих людей, служивших раньше и преуспевших в гражданских профессиях, на­значали преимущественно на должности, где они могли лучше всего применить свои профессиональные знания и опыт. В дальнейшем они принесли дивизии большую пользу. Они работали поварами, портными, сапожника­ми, водителями транспортных машин, канцелярскими и административными служащими, в то время как моло­дежь преимущественно занимала строевые должности в боевых частях. Мы, молодежь, многому учились у