Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою
Шрифт:
Наши плотники быстро построили бараки и навесы для машин. Начались проверки.
К сожалению, в одно из воскресений произошел очень неприятный случай. Данцер, тот самый мотоциклист, первый за свои отчаянные поездки с донесениями под пушками английских танков получивший Железный крест 1-го класса, в пьяном состоянии ворвался в квартиру одной женщины и попытался ее изнасиловать. Высунувшись из окна, женщина закричала о помощи, ее услышал эсэсовский патруль и арестовал Данцера.
О происшествии последовал доклад в батальон, из батальона — в полк и в дивизию. Для Данцера все обернулось очень плохо. Ворвался в чужую квартиру, совершил попытку изнасилования в состоянии опьянения, подорвал честь войск СС… Это могло бы стоить ему головы, по крайней мере, изгнания с позором из войск
В тот день, когда его должны были отправить на допрос в штаб дивизии, дежурный унтерфюрер обнаружил, что гауптвахта пуста, хотя только что Данцер был на месте.
Была поднята тревога. Пока целая рота осматривала бараки, мотоциклист в сером военном пуловере на мотоцикле DKW-500 без коляски промчался через КПП, выскочил на дорогу, ведущую на восток, и пропал. Данцер удрал на машине, которой владел лучше всего. За ним в погоню отправились Цигенфус, Мёллер, Друкентанер и Папенфус. Подняли всю дивизию. По всему району расположения расставили патрули. После того как мотоциклисты его заметили и пытались догнать на лесистой пересеченной местности, Данцеру удалось уйти от их преследования и исчезнуть. Самого отчаянного мотоциклиста дивизии поймать не удалось.
Через несколько недель после побега Данцера к одному из постов на демаркационной линии примчался посыльный мотоциклист, по манере посыльных, с конвертом в зубах. Невдалеке от часового он убрал газ и взял конверт изо рта. Когда часовой уже протянул руку, чтобы взять пакет, предполагаемый посыльный дал полный газ и исчез за следующим поворотом на нейтральной полосе. Это был находившийся в розыске Данцер. Через несколько месяцев его поймали в Марселе и выдали немецким властям.
В Дахау после суда за все преступления, в том числе и дезертирство, он был лишен наград, с позором изгнан из войск СС и казнен.
В августе мы получили новые пулеметы MG-34. По сравнению с чешскими пулеметами у них было много преимуществ, но и недостатков тоже хватало. Сначала о преимуществах: подача патронов производилась не из магазина, а из ленты. Это позволяло без перезаряжания делать сразу не 30, а 150 выстрелов. Но вскоре мы заметили, что он гораздо тяжелее и неудобнее привычного чешского пулемета.
Полевая почта работала великолепно. Регулярно на вечерней поверке раздавали письма. Наши резервисты с нетерпением ждали вестей от своих жен о том, выпал ли молочный зуб у старшенького или зарос ли родничок у младшенького.
Для нас, молодых, самой большой радостью дня было получать письма от девушек. Каждый, получивший письмо, забивался в тихий уголок, чтобы без помех можно было углубиться в чтение строк, выведенных любимой рукой. Они устраивались на ящиках с патронами, в кабине своей машины или на поваленном стволе сосны. Учитель Макс Хайнеке, постоянно дававший нам уроки, толстый Енсен фон дер Ватеркант, в гражданской профессии хозяин транспортной конторы, его товарищ Герман Хебер из Швабии и его земляк Отто Арнольд, бывший крайсляйтер, пошедший в войска СС добровольцем и теперь служивший простым солдатом, Мик, он же Михель Друкентанер из Зальцкаммергута, мотоциклист-посыльный, его товарищ Зигфрид Папенфус из Ризенбурга в Западной Пруссии, которого всегда звали только «Буви», и «Циги», или Ханс Цигенфус, мотоциклист-посыльный с невзрачной фигурой, не сердившийся, если мы высказывали сомнения в его арийском происхождении из-за его кривых ног. Старшие и младшие образовали, дополняя друг друга, единую общность, несмотря на то что происходили из разных гау Германии: тут были и гамбуржцы и мюнхенцы, берлинцы и венцы, рейнландцы и австрийцы. Не было никаких границ между землячествами. Друг с другом мы разговаривали на нашем диалекте, так же, как и нахальные берлинцы на своем грубо звучащем рейнско-римском. Наряду с Хебером был еще Хеберле, чтобы подтвердить его подлинно швабское происхождение — они, естественно, как и все их земляки, говорили со швабским акцентом. Этот конгломерат возрастных групп, личных происхождений и землячеств, к которым применялись равные подходы, в результате способствовал боеспособности и неуязвимости наших войск. Во время жесткой дальнейшей подготовки, в которой
Осенью мы покинули наши бараки в Ажемо, ставшие уже обжитыми и уютными, и моторизованным маршем направились через Сен-Север в Базас.
С тех пор рота для продолжения общего образования была размещена на побережье Бискайского залива, чтобы мы впредь знали, что воспевается в шлягерах. Биарриц пришелся бы нам по сердцу, если бы мы там оказались в мирное время. А когда мы были там, пляжи уже опустели, улицы обезлюдели, а многие места развлечений переключились на публику в серой полевой. Нельзя было нигде присесть так, чтобы через несколько минут к тебе на колени не уселась более или менее молодая девушка в короткой юбочке. И еще через пару минут совершенно невинного бойца, если он, конечно, слишком энергично не протестовал, утаскивали, раскладывали и разделывали.
В Базасе мы остановились в пустующем (или освобожденном для нас) монастыре: кельи, залы, галереи, очень много холодного камня и угрюмости. В кельи загрузили оружие и боеприпасы, залы были переоборудованы под спальные помещения. Мы настелили дощатые полы, поблизости от окон поставили печи, трубы которых вывели в окна. Из досок и реек смастерили кровати, стены облицевали деревянными панелями и всем помещениям дали единые названия.
Самым храбрым и заслуженным за кампанию на западе вручили Рыцарские кресты. Фюрер «Лейбштандарте СС Адольф Гитлер» Зепп Дитрих тоже был награжден. Напрасно дивизия ждала, что наградят ее командира, чем признают ее подвиги и жертвы. Ни для кого не было секретом, что причиной тому был Ле-Парадиз, убийство английских пленных. Также напрасно мы ждали, что за это убийство виновные будут преданы суду. Эта тема для нас была непонятной и закрытой.
Я сам часто задавался вопросом, мог ли я тогда что-нибудь сделать, чтобы предотвратить расстрел? Я никогда не забуду требовательные жесты солдат с семейными фотографиями в руках и их видимое отчаяние. Они навсегда остались тяжким грузом на моей душе.
Борьба — это одно, а убийство — это другое. Для меня, мальчишки, это было ключевое переживание особого рода. И оно еще на многое повлияет.
Тем временем меня назначили водителем батальонного врача доктора Эрзама, прозванного «доктор Граузам» («Свирепый»). На шестицилиндровом «Опель Супер-Сикс», нашей семейной машине с мягкой подвеской, или низком трофейном «Ситроене» я возил его по рассредоточенным ротам. Доктор Эрзам был настоящим великаном и вид его вызывал страх. Мощная голова, покрытая темными волосами, с длинными шрамами по щекам и подбородку, на бычьей шее сидела на широченных плечах. Глухой бас голоса полностью соответствовал фигуре этого человека. При посещении лазарета он с удовольствием поднимал театральный шум и напускал на себя показную грубость, поэтому его и прозвали по созвучию с фамилией «Свирепый».
Моя авария в Авалоне вдруг получила продолжение. И неудивительно — два тяжело раненных, один легко раненный и машина «всмятку». «Доктор Граузам» рассказал мне, что спас меня от суда, подыскав соответствующее медицинское обоснование того, что я не справился с управлением.
В 15 часов я вошел в его кабинет.
— Ты, мешок, раздевайся! — Я разделся по пояс и ждал осмотра. Доктор Эрзам продолжал что-то прилежно писать.
— Ну, что там было с твоей аварией? Ты чего-то почувствовал, или что-то у тебя болело, или твоя возможность реакции была снижена? — И, пока я думал, что ответить, еще вопрос:
— Или было зрительное искажение видимых предметов?
И тут я понял!
— Так точно! Было какое-то смещение!
— Н-да, я в этом уверен! Только поэтому из сотни предметов ты пару упустил из виду!
Его познания были ошеломляющими.
— Одевайся, ты осмотрен. Но если ты думаешь, что высадишь меня таким же образом, как и двух твоих седоков с зубной болью, то уже сегодня можешь мыть себе грудь и готовиться к расстрелу… Кошачьим дерьмом! Ты меня понял, придурок мрачный?