Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945
Шрифт:
В Азербайджане я сразу же ощутил трудности командировки. Ковалевы жили здесь много лет и накопили массу вещей, которые надо было упаковать, отвезти на станцию и отправить родственникам. При выполнении этой работы со мной никто из чиновников, включая военных, просто так разговаривать не хотел. Все требовали «даш баш», то есть взятку деньгами или вещами. Денег на это не было, а вещи без разрешения я отдавать не мог. Нина Васильевна – жена Ковалева – хорошо знала местную ситуацию, и в конце концов вещи, хотя и с некоторой задержкой, удалось отправить.
Следующая проблема возникла с билетами. В форме старшего сержанта пробиться к офицерской кассе я не мог даже при
– Это вы утром брали билеты?
Мы уже ехали, и я сознался. Полковник расхохотался и после этого всю оставшуюся дорогу рассказывал нам анекдоты про жизнь в Баку.
С этой же командировкой связан еще один не очень приятный случай.
Во время остановки в Минске я встретил командира батареи из нашего полка капитана Гринева, возвращавшегося из отпуска. Узнав, что я сопровождаю семью Ковалева, он перебрался в наш вагон и во всем нам помогал. Мы вместе питались, ели из одной миски и пили из одной кружки. Пока я был в командировке, наша бригада переехала из Эрфурта в город Ратенов. Гринев знал об этом и помог нам туда добраться. В части нас радостно встретил подполковник, и мы разошлись по своим местам – Ковалевы в свой коттедж, Гринев к себе в комнату, где жил с другим офицером, а я в свою батарею.
На другой день мне позвонила жена Ковалева и взволнованным голосом спросила, прошел ли я медосмотр, которому подвергали всех командированных, вернувшихся в часть. Я ответил, что прошел без всяких замечаний. Однако она не успокоилась и попросила меня вечером зайти к ним. Я был несколько удивлен, но через пару часов меня вызвал к себе подполковник и снова задал тот же вопрос. Видя мое удивление, он сообщил, что при медосмотре у Гринева обнаружили сифилис второй стадии, при которой болезнью можно заразиться бытовым способом. Это была страшная новость. Оказывается, Гринев, уезжая в отпуск, уже знал о болезни, не поехал домой, а провел время у каких-то знакомых. В полку его сразу же отправили в госпиталь, а все мы, включая детей, три недели ходили под дамокловым мечом. Но, к счастью, все обошлось.
За время командировки подполковник нашел для меня новое место работы – шофером в отделе Смерша. После истечения инкубационного периода состоялся разговор с начальником этого отдела капитаном Ниловым, и вопрос был решен в течение десяти минут. Чем здесь занимались, я так и не узнал. Но один эпизод хорошо запомнился.
Как-то раз днем мне передали приказ подготовить машину к длительной ночной поездке. Около часа ночи в машину сели Нилов, незнакомый мне лейтенант и два солдата. И мы поехали, а за нами следом выехал служебный «Додж» с офицером и несколькими солдатами. Отъехав от города километров сорок, обе машины остановились на опушке леса. Нилов, выйдя из машины, прошел вперед. Навстречу ему из кустов вышел
В доме находились совершенно седой старик с небольшой бородкой и пожилая женщина, возможно, его жена. Ехавший с нами лейтенант на хорошем немецком языке сказал этим людям, что нам поручено произвести у них обыск, и показал им какую-то бумагу. Хозяин дома взглянул на нее и молча сел к столу рядом с женщиной. Капитан Нилов и я сели напротив, а лейтенант с солдатами принялись за работу. Примерно через полчаса лейтенант, осматривавший соседнюю комнату, принес и показал Нилову кинжал с дарственной надписью. На вопрос, кому он принадлежит, старик ответил, что это подарок его сыну, погибшему на русском фронте. Кроме кинжала, капитану были переданы еще какие-то бумаги.
Закончив обыск и взяв с собой старика, мы направились в Берлин. Остановились у комендатуры на Карл-Горст-штрассе. Все ушли и увели с собой старика, а я остался в машине. Часа через три появился капитан и пригласил меня в ресторан пообедать. Потом мы вернулись в часть, а лейтенант и солдаты, видимо работавшие в комендатуре, остались в Берлине.
По дороге Нилов все время о чем-то думал, а потом достал из офицерской сумки пакет, развернул его и показал мне седой парик и бородку. Оказалось, что мы арестовали не старика, а давно разыскиваемого немецкого контрразведчика.
После этой успешно проведенной операции Нилова перевели в Берлин, а мне по моей просьбе разрешили вернуться в свой дивизион.
Накануне демобилизации
Поздней осенью в части начались интенсивные занятия строевой подготовкой. Сначала на плац выводили весь личный состав рядовых и младших командиров, но уже через неделю солдат, плохо поддающихся муштре, от этих занятий отстранили. Еще через неделю отбраковали низкорослых и высоких ребят. В строю остались лишь хорошо марширующие солдаты и сержанты среднего роста. Теперь продолжительность занятий возросла и достигала пяти-шести часов в день. Зачем все это делалось, нам сказали позже. Оказывается, готовился парад по случаю вручения дивизии знамени.
И вот этот день наступил. На трибуне большого стадиона разместились высокопоставленные военные, а мы стояли на противоположной стороне спортивного поля. К микрофону подошел командующий артиллерией 1-го Белорусского фронта генерал-полковник Казаков и после короткой речи вручил командиру нашей дивизии Красное знамя, которое тот принял, стал на одно колено и поцеловал.
После этого последовала долгожданная команда:
– По случаю вручения дивизии Знамени торжественным маршем… дистанция на одного линейного… по полкам… управление дивизии прямо, остальные напра… во… шагом… марш!
И несколько тысяч человек сделали шаг вперед.
Я неплохо ходил строевым шагом, имел средний рост и занимал место правофлангового в первой шеренге нашей бригады. Сразу же после первого шага я почувствовал что-то неладное. От напряжения лопнула тесьма в верхней части кальсон, и они поползли вниз. Поддержать их рукой или выйти из строя я не мог, и весь торжественный марш (более 250 метров) шел, стараясь ничем не выделяться.
А вернувшись в казарму и сняв брюки, увидел на бедрах кровавые следы и разорванные кальсоны. Друзья хотя и смеялись, но сочли мое поведение чуть ли не героическим.