Фрося. Часть 5
Шрифт:
Она ожидала младшего сына, который по идее должен был появиться в эти часы у неё в квартире, если, конечно, сразу же из аэропорта не понесётся к Тане.
В районе шести вечера повернулся ключ в замке и в квартиру ввалился Семён:
– Мамулька, это я, здравствуй моя миленькая, как ты тут, сегодня чуть дождался, когда самолёт, наконец, приземлится в Москве.
– Сынулька, что-то ты чересчур возбуждённый, обычно это бывает не к добру.
–
Фрося выпустила из объятий натянутое, как струна жилистое тело сына.
– Иди сынок, в душ, куда я денусь, конечно, подожду, что-то моё сердце чует неладное.
– Мамуль, не драматизируй, возьми там сама в моей сумке рыбёху, такого хариуса мне добыли, я для вас с Танькой по штуке привёз.
Семён отправился в ванную, а Фрося открыла его пухлую дорожную сумку.
Наверху, действительно, лежали завёрнутые в плотную бумагу две крупные вяленые рыбины.
Мать взяла причитающую ей и любопытства ради заглянула в глубь сумки - пакеты, пакетики, явно, предназначенные Тане и её девочкам.
Она не стала дальше проявлять свой не здоровый интерес, хотя порадовалась за сына, не крохобор какой-то, едет к женщине, как положено, с любовью и подарками, и глубоко вздохнула - ну, чего он залип на эту Таньку? Хорошенькая, ничего не скажешь, но ведь у него были девчонки гораздо ярче и без паровоза.
Раскрасневшийся после душа Семён появился в зале, на ходу застёгивая пуговицы рубахи:
– Мамуль, у меня там началась настоящая война, как я тебе и говорил мой куратор, профессор Николаев, хочет стать моим соавтором и пустить кандидатскую, что я пишу, сразу на докторскую.
Поверь, я не имею ничего против этого, но он, уважаемый Иван Сидорович, хочет своё имя вписать первым, а меня сделать, вроде, его ассистента.
В случае удачной защиты ему все регалии и почёт, а мне уготована участь пристяжной лошади, сопровождать великого учёного на всякие семинары, симпозиумы и то, думаю не
надолго, как только дело коснётся поехать в загранкомандировку, тут он меня и отцепит.
– Сыночек, тебе ведь только двадцать четыре годика, вот и смирись, побудь какое-то время, как ты говорил, младшим научным сотрудником, а чуть позже и дальше шагнёшь.
– В том, то и дело, что не шагну, высосут и выкинут за ненадобностью, а позже и вовсе затрут, чтобы не напоминал о своей значимости в открытиях, а они уже есть, наша лаборатория впереди планеты всей, ну, чтобы тебе было понятно,
У нас такая приличная группа ребят собралась, мы все просто горим на этом, а придут седенькие дяденьки и своими загребущими лапками присвоят всё себе.
– Сёмочка, чтобы ты только на этом шею себе не сломал, вашего темперамента мало, у них ведь все рычаги власти, надо, так партию привлекут, а очень понадобится, так и органы.
– Знаю мама, знаю, уже на это мне намекали.
Всё, моя хорошая, убегаю, Танька ждёт.
Через пару минут от сына в квартире остался только шлейф запаха одеколона.
Фрося покрутилась по комнатам, слегка прибралась и присела к телевизору, посмотрела программу Время, и к её радости, после новостей на экране телевизора демонстрировали давно разрекламированную новинку - "Москва слезам не верит".
Фильм захватил её настолько, что все тяжёлые мысли, которые раньше витали в её голове, отступили на задний план.
Нельзя сказать, что сюжет фильма хоть в какой-то мере напоминал её жизнь, но судьба главной героини полностью приковало к себе внимание.
Ведь она не сломалась, оставшись одна в чужом городе с малым ребёнком на руках, а более того, выучилась, сделала карьеру и даже рядом с ней появился симпатичный мужчина.
Да, вот это судьба, не то, что у неё.
Фрося выключила телевизор, вытерла с глаз слёзы умиления после последнего кадра фильма и собралась идти спать, но в эту минуту в квартиру буквально ворвался Сёмка:
– Ах, мамулечка!
Ах, ты моя добрая душа, помогла страждущей женщине избавиться от постигшей её неприятности.
Нашла свои старые связи, оперативненько так всё обтяпала, приласкала, приголубила и дело в шляпе, сыночек её теперь свободный от груза ответственности.
Фрося стояла напротив разъярённого сына и смотрела на его раскрасневшееся от гнева лицо - она знала, она чувствовала, что так приблизительно и будет, ведь это был её сынок, её любимец, которого она читала, как хорошо знакомую книгу.
Фрося не спешила оправдываться, увещевать или пытаться урезонить праведный гнев Сёмки.
Пусть выкричится, пусть даже обольёт грязью, но пусть только не держит в глубине своей души горькую обиду или, того хуже, презрение и ненависть к матери.
Сёмка тяжело дышал и смотрел с отчаяньем на мать.
– Скажи, ну, скажи, почему ты мне не позвонила, почему не предупредила?
Ладно она, глупая курица, всё решила сама за меня.
А ты... как, ты могла предать меня, ведь надёжней друга, чем ты, я даже не представлял, что может быть у меня на земле...
<