Фрунзе
Шрифт:
Фрунзе и сотрудники штаба сидели по одну сторону стола, Ахунжан и курбаши сели по другую.
Глядя в упор на Ахунжана, Михаил Васильевич твердо заявил:
— Ахунжан, Реввоенсовет фронта постановил, чтобы твой полк вышел в Ташкент.
Ахунжан молчал. Глаза его были полны злобы.
— Почему ты отказался выполнить приказ Реввоенсовета? — спросил его Фрунзе.
Ахунжан опустил голову и угрюмо ответил:
— Я не поеду отсюда… Наши семьи останутся без защиты, наши дома и имущество — без охраны.
— У нас здесь есть части Татарской
— Я не хочу, мои командиры и аскеры тоже не хотят уходить из Андижана. Это наш город, мы здесь живем…
— Части Красной армии, Ахунжан, — спокойно прервал его Фрунзе, — защищают интересы всех трудящихся, а не только свой город, свой кишлак, свои семьи. Если ты служишь в Красной армии, ты должен быть готовым итти туда, куда тебя пошлют. А если ты отказываешься, значит, шкурные интересы тебе дороже общих. Представь себе, Ахунжан, что на Андижан напали басмачи и ты не можешь справиться с ними, — тебе нужна помощь. Я даю приказ Иргашу выйти тебе на помощь, а Иргаш отвечает: «Я из Намангана. Никуда не пойду. Наманган мой город, и мне ни до чего нет дела, кроме моего города и моей семьи». Знаешь, Ахунжан, что было бы? Враги разбили бы все наши части поодиночке. Если ты служишь в Красной армии, ты должен выполнять приказы командования и верить, что командование лучше тебя знает, что нужно делать.
Злобные взгляды курбашей, их руки, лежавшие на кобурах револьверов, усиливали нервное напряжение участников этого необычайного совещания.
С улицы доносились выстрелы…
Курбаши вопросительно смотрели на Ахунжана и после каждого выстрела беспокойно ерзали на своих местах. В зал то и дело входили красноармейцы с пакетами и вручали их сотруднику Фрунзе. Отдав пакет, красноармейцы оставались в зале, около стены.
Выстрелы на улице то затихали, то вновь грохотали. Несколько раз курбаши порывались вскочить.
Ахунжан, выслушав Фрунзе, подался вперед и, упираясь руками в край стола, хрипло закричал:
— Зачем тебе нужно, чтобы полк шел в Ташкент? Что я скажу аскерам и командирам? Мы не верим вашему приказу. У нас говорят: русские распоряжаются нами, чтобы потом без нас грабить наши семьи…
— Неверно, грабят басмачи, а не красноармейцы, — резко оборвал его возмущенный Фрунзе.
Ахунжан пытался продолжать.
— Довольно, — остановил его Фрунзе. — В твоем полку есть много старых басмачей. Они разбойничают в кишлаках, а потом дехкане мне говорят, что красноармейцы такие же басмачи. Сделал ли ты что-нибудь, Ахунжан, чтобы очистить полк от бандитов?
И, не допуская дальнейших возражений, Фрунзе продолжал тоном приказа:
— Полк должен итти в Ташкент. В нынешнем составе он недисциплинирован, расхлябан и небоеспособен. Полк будет переформирован и приступит к лагерным военным занятиям. Как командующий фронтом я требую немедленно выполнить приказ.
— Я не пойду, — вызывающе крикнул Ахунжан, вскакивая с места, — я уже сказал!
Не обращая внимания на слова Ахунжана, Михаил Васильевич
— Реввоенсовет постановил дальше: в случае отказа выполнить приказ — полк разоружить. Сдавай оружие!
И Фрунзе протянул руку к Ахунжану за оружием.
Ахунжан растерялся. Он видел, что Фрунзе ни его, ни пришедших с ним курбашей не боится. Злобно сверкнув глазами, Ахунжан быстро выхватил маузер и направил его в грудь Фрунзе. Вслед за ним выхватили свои револьверы и курбаши.
Фрунзе стоял совершенно спокойно. Глядя на Ахунжана в упор, он твердо повторил:
— Клади оружие…
Глаза Ахунжана потемнели, пальцы судорожно сжимали рукоятку маузера. Вот-вот он выстрелит. Фрунзе пристально смотрел на Ахунжана, и видно было, как силой своей воли он побеждает дикую злобу этого человека.
Рука Ахунжана, державшая револьвер на уровне груди Фрунзе, дрогнула, начала медленно-медленно опускаться, и вдруг Ахунжан резко швырнул маузер на стол.
— Ну так! — сказал Фрунзе.
Четыре двери зала с шумом открылись, и курсанты-ленинцы с винтовками стали заполнять помещение.
Курбаши также побросали свои револьверы. Ахунжан растерянно смотрел на красноармейцев, затем, обернувшись к Фрунзе, крикнул:
— А это тоже отдать?
И он указал на орден Красного знамени на своей груди.
— Ордена лишать я тебя не вправе, — ответил Фрунзе. — Это может сделать ЦИК. Возможно, что он потребует этого. Ты считаешься арестованным, курбаши тоже. Командир бригады, сообщите полку о разоружении. Совещание, товарищи, закончено.
Фрунзе проявлял к бойцам трогательную заботливость, расспрашивая их о боевой работе, о жизни семьи.
Однажды в штаб фронта прибыли с позиции для передачи пакета два красноармейца — Фирсунов и Горленко. Подходя к штабу, Фирсунов сказал товарищу:
— Может быть, самого Фрунзе увидим.
— Увидишь, так он нас и ждет…
Увидеть Фрунзе хотелось многим бойцам. О нем рассказывали чудесные вещи.
Сдав в штабе пакет, Фирсунов и Горленко отправились к коменданту.
— С фронту, заночевать бы где…
Комендант, взглянув на бойцов припухшими и красными от бессонницы глазами, устало ответил:
— Негде ночевать, ни одного свободного места… — И, бессильно махнув рукой, ушел.
Действительно, помещение штаба было так переполнено, что сунуть куда-либо лишнего человека было невозможно.
Фирсунов и Горленко, растерянные, остались на месте.
В это время на лестнице показался какой-то командир.
— Вы что здесь делаете, товарищи? — обратился он к красноармейцам.
— С фронта, в командировку.
— Да? Ну что нового на фронте?
— На фронте, товарищ, дела веселенькие. Всыпали белым.
— Крепко?
— Крепко, товарищ…
— Ну, добре, добре, — сказал командир и спросил: — Устали, небось, с фронта? Отдохнуть надо.
— Отдохнешь тут, — пожаловался Фирсунов, — комендант говорит — нет коек, устраивайтесь как знаете…