Фрунзе
Шрифт:
— Ежели это Арсений, так, стало быть, он… — только и нашел что сказать суду Быков.
Но для защиты своего отважного бойца партия большевиков тоже приняла ряд нужных мер.
На процесс был приглашен сочувствовавший партии видный, опытный московский адвокат Якулов, сумевший предъявить суду трех лиц как свидетелей в пользу Фрунзе.
Это были медицинские работники: фельдшерица Моравицкая, больничная сестра Питалева и доктор Химкинской больницы Иванов.
Задачей защиты было доказать суду, что в день «покушения» на Перлова, 21 февраля 1907 года, Фрунзе находился не в Шуе, а в Химках, под Москвой. Этим было бы засвидетельствовано
Допросили Питалеву.
— Да… — заявила она. — Двадцатого февраля обвиняемый был у меня в гостях в Химках, вечером почувствовал себя плохо, остался ночевать, а наутро, двадцать первого, был осмотрен доктором Ивановым, нашедшим у него сердечный приступ…
Суд вызвал в зал доктора Иванова. А тот, по правде, и в глаза не видывал Фрунзе никогда…
Прокурор Домбровский, догадываясь об этом, внезапно потребовал от доктора Иванова:
— Укажите, свидетель, который из сидящих на скамье подсудимых был вашим пациентом двадцать первого февраля…
Бедняга доктор вздрогнул: «Как быть? Который, в самом деле, Фрунзе?» Рядом сидел и Гусев.
Но адвокат Якулов не растерялся.
— Подзащитный, встаньте и выдвиньтесь… — скомандовал он. — В зале темно…
Доктору Иванову оставалось мысленно поблагодарить находчивого адвоката и подтвердить:
— Да, вот именно этого молодого человека я и осматривал двадцать первого февраля…
После долгого совещания военный суд все же вынес заранее намеченный приговор. «Лишить Михаила Фрунзе всех прав состояния и подвергнуть смертной казни через повешение», — сухим, безучастным голосом прочитал секретарь суда.
Прокурор Домбровский мог успокоиться. Он добился смертного приговора.
Фрунзе держал себя на суде, как и подобало коммунисту, с исключительным достоинством. От своего защитника Фрунзе вновь категорически потребовал заверения, что ни он, ни родственники ни в каком случае не подадут прошения царю о помиловании.
Этот вторичный смертный приговор вызвал возмущение не только пролетариев Иваново-Вознесенска, Шуи, Кинешмы, но и других городов России. Видные общественные деятели, в том числе и депутаты- большевики III Государственной думы, вновь резко протестовали против приговора. Партия большевиков снова сделала все, чтобы спасти жизнь товарища.
Под нажимом общественного мнения командующий войсками Московского военного округа вынужден был в начале октября 1910 года заменить смертную казнь Фрунзе каторжными работами сроком на шесть лет. С присоединением предыдущего четырехлетнего срока Фрунзе в итоге был приговорен к десяти годам каторжных работ.
Снова железные кандалы, снова изо дня в день тяжелый, беспросветный, принудительный труд…
Тяжелые, изнурительные работы во Владимирской каторжной тюрьме, наконец, истощили физические силы Фрунзе. Он заболел туберкулезом. После долгих усилий родным удалось добиться перевода Фрунзе на юг, в Николаевскую тюрьму, но эта «южная» тюрьма по своему режиму оказалась еще более страшной каторгой. Она стояла невдалеке от города Николаева, на излучине, при впадении реки Ингульца в реку Южный Буг. Чудом считалось, если кто-нибудь живым выходил из ее стен. Потому-то заключенные и называли ее «Николаевская могила». Начальник этой тюрьмы Колченко и надзиратель Корббко так и хвалились: «Мы живыми от себя не выпускаем».
О пребывании Фрунзе в Николаевской каторжной тюрьме один из сидевших с ним вместе заключенных
«Фрунзе быстро стал пользоваться уважением и любовью товарищей.
…Фрунзе отдавал все, что получал из дому, и не интересовался, как и на что расходовались его деньги. Своих желаний выписать то или другое не выражал, а ел все, что имелось на сей день, без возражений. Словом, вел себя как рядовой товарищ.
Удивительная способность сразу понимать человека, его интересы и его стремления, простой язык, всегда дельный совет — все это создало ему огромную популярность: даже администрации каким-то неведомым способом сумел он внушить к себе уважение. Надзиратель Коробко, хотя и язвил и обещал всякие пакости, но шашкой в бок уже не тыкал.
Удивительная была голова у Фрунзе, и память прямо поразительная. Бывало, к нему, как к энциклопедии, обращались и всегда получали разъяснения.
Поражала нас также немало его способность читать книги серьезного характера. Особенно всякого рода философские сочинения. Читаешь этакую толстенную книгу неделю-другую: слов много, а смысла, сути книги никак не поймешь. Фрунзе книгу эту полистает день, много два, и готово: разжует тебе и в рот положит, да заодно и объяснит, что в ней есть дельного…
Играл Фрунзе в шахматы чертовски хорошо. Даст тебе королеву вперед, и все же не успеешь оглянуться, как уже мат!.. Обставлял он нас и по одному и сразу кучей. Мы пробовали выставлять против него по 3–4 лучших игрока разом, но результат все тот же…»
Как-то весной, когда заключенных особенно тянуло на свободу и они готовы были на все, чтобы совершить побег, Фрунзе придумал для этого довольно сложный путь. Он попросил тюремного библиотекаря, который был одновременно пономарем и регентом тюремной церкви, принять его, Фрунзе, и еще нескольких товарищей в тюремный церковный хор, составляемый из арестантов. Певчим предоставлялась некоторая свобода; поэтому не исключена была возможность побега. Однако и этот замысел разгадали тюремщики: Фрунзе был исключен из хора, и план рухнул. Однажды за пение революционной песни Фрунзе и его товарищи были брошены в карцер, представлявший тюрьму в тюрьме.
Никаких разговоров и апелляций быть не могло… Снова процедура обыска, чтобы как-нибудь не пропустить спичек и табаку. Ремни и подкандальники сняты. Затем открывается дверка, и люди вталкиваются буквально в могилу — каменный мешок. Темнота, молчание… Все ошеломлены… Слышны лишь удаляющиеся шаги. Но вот и это стихло…
А время тянется, тянется без конца. Лечь в карцере нельзя, можно только присесть на корточки да так и спать. Но узники предпочитали даже и к этому не прибегать, так как дерзкие и голодные, крысы этого страшного подземелья не только вырывали из рук жалкие крохи пайкового арестантского хлеба, но пытались кусать беспомощных людей.
Однако во время отбывания каторги во Владимирской и Николаевской каторжных тюрьмах Фрунзе все время чувствовал поддержку партии. Разными нелегальными способами в тюрьму к Фрунзе проникали сведения о ходе революционного движения, о крупнейших политических событиях, о деятельности партии. С большими трудностями, но все же передавали с воли газеты, журналы, книги, среди них нелегальные, а в книги нередко вкладывали записки. Под видом родственников в тюрьму приходили посланцы партии. Свидания обычно происходили в присутствии охранника, через две решетки, и были очень короткими, но они придавали Фрунзе бодрость.