Функция: вы
Шрифт:
– Да не, – послышался флегматичный женский голос. – Периметр норм. Мы просто не поняли прикол с Томкой…
– Ага, – еще ленивее ему вторил мужской. – Только появилась, а лаб ее уже к Минотавру пустил…
Куница рассмеялась. Она всегда смеялась. Этому невозможно было противостоять.
– Цветик появилась давно. А заметили вы ее вдруг, потому что она стала дубль-функцией Виктора. В дубле все маркеры и связи кладутся в одну корзину. Поэтому лаб считает ее за него, а его за нее, а Вик с нами лет пятнадцать, наверное. Но вы о дубле даже не мечтайте, отверженные
Я поглядел на Ариадну. Закрыв шкаф, она подняла контейнер и развернулась к трем дверям в глубине прихожей.
– Погоди, – попросил. – Нужно осмотреть твою руку.
– Нужно отдать Минотавру атрибут.
– Куница все равно здесь. Пять минут.
Ариадна посмотрела в сторону гостиной (левой, кстати) и, помедлив, кивнула. Ее механическая покорность, как всегда, порождала во мне смешанные чувства.
В гостиной двое новеньких сидели на полу, спинами ко входу. Журнальный столик перед ними был завален контейнерами с корейской едой. Парень, имени которого я не знал (за последние два года приятельство с живыми людьми стало для меня таким же неподъемным делом, как ракетостроение), лениво приподнял бокал вина:
– Ну ок. С Томкой ясно. А Мишаня?
Я перешагнул порог звук в звук со своим именем. Уверен, все обожали такие моменты.
– Кстати, да. У него за восемь лет даже контрфункция не исполнилась… И от дубль-функции одно название…
– Зато близнецы их у Минотавра каждый день палят. А она ж вообще мертвая. В чем прикол?
Куница лежала в кресле напротив входа, закинув ноги на подлокотник, и, в отличие от новеньких, прекрасно меня видела. В широких складках темно-зеленой туники стояла чашка размером с супницу, но настаивался в ней отнюдь не чай.
– Давайте у него и спросим.
Новенькие обернулись. Оба бледные, длинноволосые, они оказались не сильно старше меня, но я сразу понял, какую отверженность упомянула Куница. События собственного прошлого еще казались им исключительными, ни с кем прежде не случавшимися. Такие мысли всегда выдавали глаза. Они никого не жалели.
– Что ты сделал, чтобы лабиринт пустил тебя к Минотавру? – спросила Куница.
– Ничего, – примирительно улыбнулся я. – Много ходил. И, кстати, она просит называть ее Тамарой. Не Томкой. Она же не кошка.
Новенькие флегматично пожали плечами.
Куница выпрямилась, отставляя чашку на стол. В глубине многослойных рукавов сверкнула гладь золотой вышивки.
– Нет никакого прикола. Мы не знаем, как лабиринт переводит нас из статуса «какой-то левый чужак» в «парниша достаточно надежен, чтобы дойти до Минотавра». Но исполнение контрфункции на это точно не влияет. Миша попал к нам в одиннадцать, когда его контрфункция была старше всего на пару лет, и от вас, ноющих оболтусов, он отличается ровно тем, что…
Я еще не жалел о своем решении – но уже был близок, – а потому торопливо вклинился в историю, что даже при мне обсуждалась, наверное, раз сто:
– Прости, что перебиваю, но у нас что-то вроде производственной травмы. Посмотришь? Мы спешим.
Куница поглядела мне за спину. Новички тоже смотрели туда, пока Ариадна не вышла вперед, закатывая рукав длинного черного свитера. Как и вся одежда из прежней жизни, он был ей велик
Опустившись на дальний край дивана, Ариадна уложила руку вдоль подлокотника. Куница придвинулась, любовно пробежалась пальцами по оставшимся от салфеток кровавым разводам, и я увидел, как над ее выстроенными в ряд перстнями зазмеились белые ростки. Тонкие до полупрозрачности, с узловатыми кончиками, они читали кожу Ариадны, как шрифт для слепых. Куница издала мелодичное «хм». «Хм»-«хм»-«хм» – и ростки пробрались внутрь. Я отвернулся к телевизору. Это была не первая наша производственная травма за два года, но привыкнуть к тому, как работал атрибут Куницы, как тонкие холодные усики, просачиваясь в поры, копошились под кожей, будто жуки из хорроров про неудачный экзорцизм… в общем, мне не хватало мотивации на это.
– Вывих, трещинка, – ласково сообщила Куница. – Ничего страшного. Сейчас подправлю, а завтра заживет.
В телевизоре, над новостной плашкой с названием сюжета, возвышалось трехэтажное стеклянное здание. Силуэтом оно напоминало танцующую пару, в которой один преклонил колени, а другой не сполна это оценил.
В руке что-то щелкнуло и встало на место. Незаметно облокотившись на диван, я пробормотал:
– А можно новости погромче?
Огромные буквы всё не складывались в слова. Отвлекал фон плашки – ярко-красный. Цвет плохих новостей.
– Ты в порядке, солнышко? – спросила у меня Куница.
– В большем, чем минуту назад.
Я хотел улыбнуться, но не успел, увидев обращенный к телевизору льдистый Ариаднин профиль. Она тоже всматривалась в название новостного сюжета, пока тот, наконец, не обрел голос.
– …стный нейрофизиолог, член младшего наблюдательного совета «Палладиум Эс-Эйт», владелец благотворительного фонда «В жизни – жизнь», супруг и отец троих детей Ян Обержин при трагических обстоятельствах скончался. По показаниям очевидцев, принадлежавший ему саннстран-фьорд на высокой скорости въехал в фасад галереи, владелицей которой является супруга господина Обержина, Охра-Дей Обержин. Официальных комментариев от представителей не поступало, на месте происшествия ведется сбор дополнительных сведений и…
– Черт, – сказал я.
– Люди умирают каждый день, – сказала Ариадна.
Куница подняла со стола чашку и гулко, внутрь, спросила:
– Вы знаете, о ком речь?
Я кивнул, пытаясь дослушать репортаж.
– Мы везли ему атрибут для Эс-Эйта.
Ариадна выпрямилась, задев отставленный локоть Куницы. Вино почти выплеснулось, но Куница и бровью не повела. У каждого был свой способ борьбы с призраками. Кто-то предпочитал их не замечать.
Подобрав контейнер, Ариадна молча направилась в прихожую.
– Минотавр здесь не проходил? – Я разрывался между ней, Куницей и телевизором. – Он не отвечает на звонки.
– Он редко пользуется главным входом, солнышко.
– Когда ты видела его последний раз?
– В три ночи, кажется, – Куница призадумалась и хохотнула: – Да. На кухне. Он обновлял лед.
Я выглянул из арки, чтобы увидеть, в какую Ариадна уйдет дверь. Не то чтобы это имело значение – я мог догнать ее, пройдя через любую, – но все равно не хотел терять из виду. Может, лабиринт и знал Ариадну даже дольше меня, но – не так. Не такую.