Фурия Принцепса
Шрифт:
Он сделал быстрый глоток вина.
— Эх. Аквитейн считает меня своим врагом. Идиот. Если бы я по-настоящему его ненавидел, я отдал бы ему корону.
После этих слов Первого Лорда наступила ошеломительная тишина: несмотря на то что его речь была тихой и спокойной, гнев и ярость… страсть… были видны за этими словами как пожар за стеклом.
Исана поняла, что в гневе он позволил ей увидеть часть его истинного "я", — некую часть, которая была посвящена выходящему далеко за пределы его личности,
На фоне горечи, цинизма и надоедливых подозрений, она почувствовала ту же страсть, что раньше ощущала в Септимусе. И в Тави.
И было что-то ещё. Исана взглянула на Арию, но, хотя Леди Плацида казалась слегка ошеломлённой тем, что с Гая спала обычная маска, не было и намёка на шок, который та должна была испытать, если бы почувствовала то же, что Исана.
Леди Плацида посмотрела ей в глаза, и неправильно истолковала то, что там увидела. Она кивнула Исане, затем повернулась к Гаю.
— Я пойду, сир.
— Спасибо тебе, Ария, — тихо сказала Исана, и встала. — Я буду весьма признательна всем присутствующим, если нас ненадолго оставят наедине.
— Конечно, — сказала Леди Плацида, поднимаясь. Она снова сделала реверанс перед Первым Лордом, и удалилась.
Сэр Эрен, молчавший всё время, также вышел, а за ним Арарис, бросивший напоследок на Исану встревоженный взгляд. Он закрыл за собой дверь.
В комнате остались лишь Первый Лорд и Исана, сидящая напротив него.
Гай приподнял бровь, и, на мгновение, она почувствовала в нём неуверенность.
— Итак? — спросил он её.
— Мы здесь наедине? — спросила она.
Он кивнул.
— Вы умираете.
Он посмотрел на нее долгим взглядом.
— Это… осознание. Когда тело и разум знают, что время близко. Я не думаю, что многие хотели бы это знать. Или видеть вас… уязвимым.
Он поставил кубок с вином и склонил голову.
Исана встала. Она спокойно обошла вокруг стола и положила руку ему на плечо. Она почувствовала, что Первый Лорд дрожит всем телом.
Затем его рука поднялась и ненадолго накрыла её ладонь. Он сжал ее ладонь один раз, прежде чем убрать руку.
— Я бы предпочёл, — сказал он, помолчав, — чтобы вы этого не говорили.
— Я понимаю, — тихо сказала она. — Как давно вы это знаете?
— Может быть, несколько месяцев, — ответил он. Он снова закашлялся, и она увидела, как он пытается подавить кашель, его руки сжались в кулаки.
Она потянулась за кубком вина с пряностями и подала его ему.
Он отпил немного и кивнул ей в знак благодарности.
— Лёгкие, — сказал он минуту спустя, оправившись. — Пошёл купаться в конце осени, когда был ещё молодой.
— Сир, — спросила она, — не желаете ли вы, чтобы я их исследовала? Может быть…
Он покачал головой.
— Этого не исправить заклинанием фурий, Исана. Я стар. И повреждения слишком стары.
Он сделал медленный, осторожный вдох и продолжил:
— Я продержусь до возвращения Октавиана. Уж на это меня хватит.
— Вы знаете, когда он вернется?
Гай покачал головой.
— Он за пределами моего зрения. Вороны, как же мне не хотелось отпускать его. Первый Алеранский, пожалуй, самый закаленный легион в Алере. Я мог бы использовать его прямо сейчас. Даже не пришлось бы им ничего объяснять. Не хотел бы этого признавать, но то как он рос — совсем без фурий — дало ему чертовски хитрый склад ума. Он видит то, чего не вижу я.
— Да, — согласилась Исана, подчеркнуто нейтральным тоном.
— Как тебе это удалось? Я имею в виду — подавить его способности к заклинательству.
— Купание. Это вышло случайно, правда. Я просто пыталась замедлить его рост — так чтобы никто не мог заподозрить, что по возрасту он может быть сыном Септимуса.
Гай мотнул головой.
— Он вернется весной, — и продолжил, прикрыв глаза, — еще одна зима.
Исана не нашлась, что еще сделать или сказать, и тихо направилась к двери.
— Исана, — тихо окликнул ее Гай, и она замерла.
Он смотрел на нее усталыми, глубоко запавшими глазами.
— Приведи мне эти легионы. Или к тому времени, как он вернется, возвращаться будет некуда.
Глава 9
После шести суток шторма Тави более менее научился отслеживать время.
В те короткие моменты, когда тошнота отступала и к нему возвращалась способность связно мыслить, он практиковался в канимском — и в основном в нецензурном.
Основным достижением было то, что его не рвало непрерывно, однако, это по прежнему был очень мучительный способ существования, и Тави не особо скрывал от окружающих зависть к тем, кого изуверская качка Слайва не слишком беспокоила.
Зимняя буря была сильна и беспощадна. Слайв не просто раскачивался. Он размашисто перекатывался с боку на бок, содрогался, дергался вперед и назад.
Временами только лини, натянутые над койкой, не давали ему очутиться на полу. Под облаками долгой зимней ночи было темно большую часть времени, а огонь зажигали только по особому разрешению и лишь тогда, когда это было абсолютно необходимо.
Огонь на корабле, особенно в такой шторм, как бы ни был мал этот шанс, мог вырваться из своего сосуда, и тогда корабль стал бы легкой жертвой для волн и ветра.