Футарк. Третий атт
Шрифт:
В трубке повисла зловещая тишина. Даже мисс Льюис (или кто там сегодня работал на телефонной станции) притихла, не дыша.
— Хорошо, Виктор, я услышала твое мнение, — произнесла наконец тетушка ледяным тоном. — Более я тебя не побеспокою. Но имей в виду, если с Сирилом что-то случится…
— Это будет на моей совести, — закончил я. — Не переживайте, он совершеннолетний, не пропадет.
— Всего доброго, — сказала она и повесила трубку.
Ну вот, замечательно. Что мне стоило придержать язык? С другой стороны, я давно собирался даже не намекнуть (сколько можно ходить вокруг да около!),
Но куда запропастился Сирил? Вернется — голову ему оторву!
Чтобы отвлечься от мыслей о кузене, я занялся своими питомцами. На этот раз не вальсировал, правда: включил новомодную музыку — по-моему, ее еще и в Лондоне толком не распробовали, если вообще слышали. Мне несколько пластинок с регтаймом прислал с оказией Фрэнк, которого проездом занесло в Америку. Поначалу я отнесся к этой музыке скептически (Ларример — тот вовсе зажал уши и поспешил удалиться, пребывая в культурном шоке), но постепенно распробовал. Фортепьяно, синкопические ритмы — было в этом что-то этакое! По-моему, моим колючим крошкам регтайм тоже пришелся по нраву — он явно приводил их в тонус…
На следующий день я, как ни в чем не бывало, отправился на ежедневную прогулку: пускай было по-прежнему холодно, легкий мороз бодрил и заставлял шагать веселее.
Правда, веселье мое вскоре испарилось, в особенности когда я свернул в предместья: слишком многие обходили меня стороной и шептались за спиной.
«Слыхали? — донеслось до меня. — Совсем совесть потерял — лишил бедную миссис Стивенсон единственного сына… Да, вот так! Вы что, не знаете еще: Сирил Кертис бесследно пропал, даже записочки не оставил! Нет, не уехал, никаких вещей с собой не взял, денег ни пенса…»
Я отметил про себя, что у телефонисток отменно большие уши и длинные языки, а также отличная фантазия: про вещи Сирила тетушка ничего не говорила. Хотя, возможно, она обсуждала это с кем-то еще, с миссис Таусенд, к примеру?
«Но зачем это? — удивлялась другая сплетница. — Майорат ведь и так у него, а бедный мистер Кертис беден, как церковная мышь!»
«Чтобы умилостивить злых духов, точно вам говорю», — шипела первая, и я ускорил шаг.
И что с этим прикажете делать? Всем заугольным шептуньям рты не заткнешь, а начнешь доказывать, что ты самый обычный человек и с силами зла не знаешься (ну ладно, немного, но то было давно и вынужденно), скажут: раз оправдывается, значит, точно рыльце в пушку. И, как нарочно, даже Сирила нельзя предъявить живым и здоровым, потому как он испарился бесследно!
Я решил игнорировать слухи: здравомыслящие люди в них не поверят, а суеверные мракобесов среди моих знакомых вроде бы нет, — и продолжил путь. Помню, подумал еще, что на Рождество непременно нужно будет сходить в церковь, заодно и с тетушкой помирюсь, и… «Навещу предков», — добавил внутренний голос, и тут я споткнулся на ровном месте.
— Покушай, покушай горяченького, — дребезжащим голоском говорила сгорбленная
— Благодарствую, хозяйка, — сипло отозвался он, приняв миску и шагнул чуть в сторону, чтобы присесть на ступеньку крыльца и не мешать прохожим.
Тощая серо-полосатая кошка выскользнула откуда-то и потерлась о ноги бродяги в грубых башмаках, а он почесал ее за ухом. На лбу у кошки полоски складывались в отчетливую букву «М».
Не знаю, что заставило меня внимательно посмотреть на эту сцену вторым зрением. Аура бродяги была самой обычной, теплых оттенков — он радовался тому, что может недолго передохнуть и подкрепиться. А вот у старушки… Я подавил желание протереть оба глаза: вокруг женщины трепетала густая аура цвета несвежего мяса, и словно бы щупальца тянулись к бродяге, а точнее — к миске с горячей похлебкой…
Мне некогда было гадать, что именно это означает, это было как озарение, и я сделал единственное, что мог предпринять в той ситуации — громко чихнул.
От резкого звука, раздавшегося совсем рядом и похожего на выстрел (тетушка Мейбл всегда ворчит, что я крайне неприлично чихаю, но при этом запрещает сдерживаться, чтобы не лопнул сосуд в мозгу), бродяга вздрогнул. Миска вырвалась из его руки и с лязгом упала на тротуар. Похлебка (выглядела она не слишком аппетитно) разлилась, и кошка тут же кинулась подлизывать ее — густая жижа быстро остывала и покрывалась пленкой жира.
— Что ж вы наделали, а еще джентльмен! — заголосила старуха, глядя на меня с откровенной ненавистью.
— Прошу извинить, — сказал я бродяге, не обращая на нее внимания, и дал ему несколько шиллингов. — Вот, думаю, этого вам хватит на приличный горячий обед и, возможно, на ночлег.
— Благодарствую, мистер! — обрадовался он, пряча монеты куда-то в недры своего невообразимого тряпья. — Так я и знал, что повезет мне сегодня, вот и подфартило… Спасибо, спасибо, мистер, будьте здоровы, и вам, миссис, всех благ и с наступающим Рождеством!
— И вас также, — ответил я, и бродяга поспешил прочь, забыв подобрать свою мятую миску — она явно была из его пожитков, в доме такую бы держать не стали.
Я же пошел своей дорогой, не оборачиваясь на старушку.
Зачем я это сделал? Ведь не просто же решил облагодетельствовать этого человека? Он же сейчас пойдет и пропьет эти деньги, а потом, возможно, замерзнет, не дойдя до Илкли или куда он там направлялся. Да хоть здесь же, в каком-нибудь закоулке, не найдя ночлега! А так — съел бы старушкино варево, пусть и неаппетитное, глядишь, остался бы жив…
Я постарался прогнать эти мысли прочь и отправился в поля. Протоптанную мной тропинку немного припорошило снегом, но это не мешало идти, и вскоре я позабыл обо всех неурядицах: пусть день выдался пасмурный, но достаточно светлый, за счет снега, наверно. Всё кругом дышало покоем, и я подумал, что мой друг Фрэнк, должно быть, любит дальний Север именно за это вот ощущение, трудно поддающееся описанию: бескрайняя снежная пустыня до горизонта, ни деревца, ни былинки, и ты — один на один с природой.