Футарк. Третий атт
Шрифт:
— Что, на расстоянии? — подобрался Пинкерсон. — Кто-нибудь слышал выстрел? Видел оружие? Мистер Кин, у вас при себе есть пистолет?
— Не было никаких выстрелов! — загомонили мои статисты. — Мистер шел себе и шел, когда бродяга свалился! А старуха вопить начала, что это он!.. И кошку тоже он!
— Кошка сдохла! — повторила мисс Тертли, а я не без садистского удовольствия заметил:
— Инспектор, возможно, бродяге еще можно помочь? Вы же наверняка умеете делать искусственное дыхание? Если он подавился, у него еще есть шанс! Ну же, скорее!
Пинкерсон, посуровев, сунул мне шляпу
Встав на колени, инспектор уложил бездвижного «бродягу» поудобнее, зажал ему нос и припал губами к его губам…
От звука сочной оплеухи с окрестных крыш взвились голуби и заорал младенец на руках у кого-то из небольшой толпы.
— Что вы себе позволяете! — неожиданно тоненьким голосом выговорил «бродяга», тут же закашлялся и добавил сипло: — Помереть нельзя, тут же мужики целоваться лезут! Развелось извращенцев, навезли этой заразы из всяких Парижей…
— Как это — помереть? — с интересом спросил я, подходя ближе.
Пинкерсон ожесточенно отплевывался. Я принюхался — пахло хорошим туалетным мылом. Должно быть, Ламберт сунул кусочек за щеку, чтобы пускать пену, слыхал я о таком трюке.
— А как люди помирают, мистер, так и я преставился, — охотно ответил несостоявшийся покойник. — Ем я, значит, и так хорошо мне, тепло… А потом раз — в живот будто нож воткнули, ни охнуть, ни вздохнуть, такая боль! Горло сдавило, перед глазами темно, хочу закричать — а голоса нет… И чудится мне, будто встаю я, а по сторонам — люди, кричат чего-то, а на меня внимания не обращают. Думаю, кого убили-то, как это я всё проглядел? — Он прокашлялся и продолжил: — Смотрю вниз — а это ж я лежу! Шарфик мой любимый, обмотки тоже…
Народ притих, внимая откровениям ожившего мертвеца.
— И тут чую, — вдохновенно вещал Ламберт, — кошка о ноги мои трется. Хорошая такая кошка, с буквой «М» на лбу, счастливая, значит… И говорит: пойдем со мной, мил человек, провожу, а то заблудишься с непривычки. Больно уж вы, люди, глупые.
— Кошка говорит? — с глупым видом уточнил мужчина с пышными бакенбардами.
— Ну да! Я сам удивился, мистер, не бывает же такого, чтобы звери человеческим голосом разговаривали! — ответил Ламберт. — И тут до меня, значит, дошло — я ж помер! Потому и кошку понимаю… И так мне страшно стало, я давай обратно в свое тело укладываться — а не лезу!
— Вот почему его судороги били, — со знанием дела воскликнула худая женщина в митенках. — Бедолага…
— Ага, тетенька, перепугался я — не приведи боже! — подтвердил Ламберт и утер нос грязной рукой. — А кошка мне говорит: зря стараешься, после бабкиной отравы никто еще живым не уходил, вот и мне не подфартило. А я, говорит, столько лет у нее жила, мышей ловила…
— Что-о?! — взвыла мисс Тертли. — Это мистер Кин ее сглазил!
— Не знаю я, кто такой мистер Кин, — бодро соврал Ламберт, — а только кошка сказала: я, мол, видела, как старуха что-то в похлебку сыпала. И позавчера видела, и раньше, да не смекнула, соображения кошачьего не хватило. Полизала разлитой похлебки, да и околела. Тоже, говорит, живот болел и в глазах темнело…
— Неправда! —
Пинкерсон посуровел — вообще-то, она была права. Спектакль наш пошел не по сценарию, и пора было сматывать удочки.
— А еще кошка сказала, что я седьмой, всех вместе и проводит, — добавил Ламберт, когда Пинкерсон деликатно завернул ему руку за спину, — но я не успел спросить, что это значит, потому что этот вот мистер ко мне полез… к мертвому! Я так разозлился, что — хоп! — и впрыгнул в свое тело. А оно даже еще остыть не успело!
— Повезло парню… — покачал головой точильщик. — Чудеса прямо.
— Чудеса, не чудеса, — проворчал Пинкерсон, застегивая наручники на Ламберте, — а проверить надо. Постой-ка тут, парень, да не вздумай бежать, ясно?
С этими словами он подобрал миску. Уронил ее Ламберт удачно — на дне осталось еще предостаточно гущи. Жижа, как я понял, отправилась куда-то в недра многослойного тряпья.
— Отправлю в Лондон, в лабораторию, — сказал инспектор. — Пускай узнают, что там. Это для вашего же блага, мисс Тертли! — повысил он голос, видя, что старушка хочет возразить. — Вам же не нужны гнусные сплетни? Кто-то ведь может и поверить этому бродяге.
— Да, уж больно он складно рассказывает, — подтвердил точильщик. — Будто и впрямь там побывал и с кошкой разговаривал.
— Мяу, — подтвердила кошка, и все дружно обернулись.
Посреди тротуара сидела серо-полосатая кошка. На лбу у нее полоски складывались в отчетливо различимую букву «М».
Убедившись, что все мы хорошо ее разглядели, кошка уверенно направилась к мисс Тертли, а та вдруг попятилась, отмахиваясь от нее обеими руками:
— Сгинь! Сгинь, пропади! Ты же сдохла! Сдохла!
— У кошек девять жизней, — замогильным голосом произнес я, решив, что мое выступление этот спектакль уже не испортит. — Это все знают, но не всем известно, что не каждой кошке позволено продолжить прежнюю земную жизнь…
— О чем это вы, мистер? — с интересом спросила Ханна.
— Эта кошка заслужила возвращение, — серьезно сказал я, — тем, что позаботилась о душах умерших бродяг. Проводила их туда, откуда нет возврата. Они умерли без покаяния и причастия, в одиночестве, в страшных мучениях, на лютом морозе, не в силах даже позвать на помощь… разве эти люди заслужили такой смерти?
С лютым морозом я переборщил, каюсь, но на общем фоне это такие мелочи!
— Да разве ж это люди?! — завизжала вдруг мисс Тертли, брызгая слюной. — Висельники, все как есть висельники! Грязные, вшивые, вонючие пьяницы и развратники! Каторжники! Посмотрите на него, — она ткнула скрюченным пальцем в Ламберта, — разве это человек? Он хуже животного, хуже моей Эбби!
Кошка, вылизывавшая лапку, посмотрела на нее с недоумением.
— Когда видишь на белом снегу этакую пакость, так и хочется раздавить гадину, чтобы не было больше этой грязи! Чтобы не ходили, не дышали одним с тобой воздухом, чтобы… чтобы сдохли поскорее! А если не торопятся, так можно и помочь… — выдала наконец мисс Тертли и замолкла, тяжело дыша.