Футбол – только ли игра?
Шрифт:
Я сразу же рассказал об этом руководству команды. От дикости случившегося не мог прийти в себя, настроение было прескверным. А надо выходить на поле, играть…
В раздевалке ко мне подошел капитан «Крылышек» Владимир Егоров, ставший впоследствии известным хоккейным специалистом:
– Не волнуйся, Никита. В обиду не дадим, забрать тебя не позволим. И играй, как ты умеешь.
Первый матч первенства СССР мы выиграли, и надо было такому случиться: единственный гол забил я. Хотя во время игры получил травму, с поля не ушел.
Ребята окружили меня плотным
Отца освободили через два дня. От него требовали: уговори своего сына перейти в тбилисское «Динамо».
В отце всегда было сильно чувство достоинства, и тут, возмутившись несправедливостью, он твердо ответил:
– Мой сын будет играть за ту команду, которую выберет сам. А я готов сидеть у вас сколько угодно, за мной вины нет.
Осенью после окончания чемпионата я приехал домой на отдых. Прошло несколько дней, в дом явился незнакомый человек и сказал, что меня просит зайти министр МВД Абхазии. Я отправился в министерство.
Министр предложил присесть и завел разговор издалека: почему я, воспитанник грузинского футбола, оказался в Москве? «В общем, – подытожил он длинную преамбулу, – у руководства Грузии есть мнение, что ты должен играть за команду республики, и тебе необходимо поехать в Тбилиси, чтобы переговорить обо всем на месте». Я понял, что министру дано указание препроводить меня в столицу Грузии.
Вышел подавленный. Все это никак не укладывалось в голове – и внимание к моей персоне, и вмешательство в футбольные дела на столь высоком уровне. Встревожен был больше, чем весной: тогда все обошлось, обойдется ли сейчас? Этот случай накладывался на другие, о которых рассказывали родители: арестовывали, высылали за пределы республики людей безо всяких на то оснований.
Дома стали уговаривать поехать в Тбилиси – вдруг будет хуже, если откажусь?
На вокзале меня встретил Борис Пайчадзе, бывший уже в ту пору знаменитым футболистом, сказал, что нас ждут. Я не поинтересовался, где ждут, решив, что встречусь с руководителями тбилисского «Динамо».
Борис Соломонович провел меня в солидный кабинет, где в кресле за столом сидел тучный человек в штатском. Потом уже выяснил, что хозяин кабинета – руководящий работник министерства внутренних дел республики.
– Слушай, – начал он без предисловий, – зачем тебе жить в Москве? Ты – армянин. Грузины и армяне – братья, а русские нас турками называют.
Я добавил, что еще и казбеками, но это ровным счетом ничего не значит.
– И все равно, как же ты можешь за них играть?!
Я ответил, что в команде ко мне все прекрасно относятся. И что, прожив год в Москве, не почувствовал неуважения ни к себе, ни к армянам или грузинам вообще. Не ощущаю разницы между собой и своими русскими товарищами.
Но мой собеседник не унимался:
– Мы,
Видя, что атака ведется не на шутку, я стал придумывать разные предлоги, чтобы поскорее оставить этот кабинет и вырваться из Тбилиси. Сказал, что прежде мне необходимо съездить в Москву, объясниться с руководителями команды, взять документы.
– Ничего не надо! Сделаем тебе новый паспорт! Захочешь – будешь Симонишвили.
– Я хочу остаться Симоняном.
– Ладно, ладно, это шутка, – развеселился хозяин кабинета.
Договорились в конце концов, что я съезжу только в Сухуми и вернусь через несколько дней в Тбилиси.
Борис Пайчадзе проводил меня на вокзал. Всю ночь в поезде я не сомкнул глаз. Надо было делать выбор, принимать решение. Расстаться с «Крыльями»? Этого не мог представить. Горохов, Дангулов, ребята… На меня уже рассчитывали в команде. Как я им все объясню? Кто-нибудь из них скажет: не обращай внимания, забудь. А я очень волновался за родителей. После весеннего обыска, ареста отца ощутил беззащитность людей перед беззаконием, дурной начальственной волей. Вдруг придется ни за что страдать матери и отцу? В то же время отметал это, успокаивал себя: должна же где-то быть справедливость, и в Москве ее, наверное, можно найти…
Родителям все рассказал – и о том, что произошло, и о своих сомнениях. В который раз был благодарен им, что они меня поняли: «Нельзя, сынок, подвести людей, которые тебя пригласили раньше и так тепло приняли. А с нами, может, все и обойдется».
Купил билет на первый проходящий поезд, залез на третью полку и до Москвы почти не спускался вниз…
Недавно я рассказывал эту историю в Тбилиси своим грузинским друзьям и спросил, если напишу о ней в книге, все ли поймут меня правильно, не сочтет ли это кто-то оскорблением национальных чувств?
– При чем тут национальные чувства, народ? Время было такое…
Да, сложное, противоречивое время. Мне, можно сказать, повезло: уняли свои амбиции футбольные меценаты, меня и родителей оставили в покое. Но как трагично прошлось по многим судьбам беззаконие культа, самоуправство приспешников Берия! Вспоминая, всякий раз думаешь, как хорошо, что хватило у нас сил все это преодолеть.
…Владимир Иванович Горохов был моим главным наставником. На тренировках спрашивал с меня больше, чем с других. Никаких поблажек, хоть и жил с ним в одной семье, я не имел. Наоборот. Мягкий, иной раз так прикрикнет, что ушам своим не поверишь. Основой его работы была требовательность. Любил повторять:
– Только через трудности, через пот и через «не могу», понимаешь ли, можно добиться успехов в спорте.
Однажды на учебно-тренировочном сборе он раньше других поднял меня и Сергея Коршунова. Разминка прошла как обычно, а потом началось: одно упражнение, другое, пробежки, прыжки, снова пробежка… Даже в глазах потемнело. Присели на корточки и, не сговариваясь, выдохнули: «Хватит, Владимир Иванович, сил нет!»
Горохов сердито посмотрел на нас, махнул рукой:
– А я-то думал, вы мужчины, – повернулся и пошел.