Футбол. Искушение
Шрифт:
– Кто она тебе, Матвей? Ты мне говорил... тогда, у меня на кухне... может я неправильно понял? Она же тещей тебе была?
– Да, - глухо, уткнувшись подбородком в ладони, проговорил Матвей.
– Ну так и в чем проблема? У нее дочка вообще-то есть. Бывшая твоя жена, - Кузьмич подчеркнул слово "бывшая".
– Да. Есть. Где-то есть.
– Так в чем дело? Ее мать, пусть сама и следит, ухаживает.
– Федор Кузьмич, я так не могу. Я здесь живу, и она тоже. А дочери своей она нафиг не нужна. Хорошо, что хоть пенсию не забирает.
– Понятно... А сын как? Где
– А сын мой здесь не причём, - твердо ответил Матвей, - сыну жить надо, учиться, к будущему стремиться, а не за психами ухаживать. Я здесь, с Петровной, долго прожил, много лет. И вот что скажу, - жить под одной крышей с умалишенным человеком, - врагу не пожелаешь. Тем более, родному сыну.
– Ну и как ты себе теперь... всё это представляешь? Как, Матвей?
– Никуда я не поеду, Федор Кузьмич... Не могу... Простите...
Сидели долго. В молчании. Матвей застыл на табурете, выпрямившись как статуя, курил одну за другой. Кузьмич только приоткрыл чуток форточку, а потом замер, забившись спиной в теплый угол. За окном стемнело.
– И что ты собираешься делать, Стрелок?
– Работу найду. Поблизости где-нибудь. Грузчиком в магазине. Возьмут, никуда не денутся. Вон, алкашей-то берут.
– Таак... Решил значит... Ну что же... тебе жить...
***
Вернувшись домой, еще с порога Кузьмич услышал звуки девичьего голоса, доносящегося с кухни. Не торопясь, разулся, стянул куртку, повесил на плечики и прошел на шум. На кухне хлопотала дочь, в одной руке тряпка, в другой - веник, попутно что-то напевая.
– Привет, дочка, - Федор тяжело взгромоздился на стуле, вытянул руки на стол и упер взгляд в холодильник.
– Здравствуй, па! Ой, ты постригся? Классно выглядишь!
Девушка, улыбаясь, отложила в сторону тряпку и веник, присела за стол напротив.
– И бородку так стильненько подравнял. Ты у нас просто красавец!
Отец молчал, глядя в сторону, мимо дочери.
– Папа, что случилось? На тебе лица нет. Что-то на работе?
Кузьмич тяжело поднялся, подошел к холодильнику, распахнул дверцу, постоял, вынул початую бутылку водки, к ней, стоявшие там же, рядом на полочке, стопочки. Подошел к столу, поставил на свежую, только что смененную скатерть, сел на свое место. Налил себе, потянулся ко второй стопке:
– Будешь?
– Нет, папа, ты же знаешь - я водку не люблю. Да и за рулем. Что все же случилось? Неприятности? Папа, не молчи.
Кузьмич маханул целиком стопку в рот, чуть поморщился мрачно, обтёр тыльной стороной ладони усы, втянул воздух и тут же налил еще.
– Папка, я тебя знаю. Давай так, я сейчас на стол немного соберу, а ты пей по чуть-чуть, закусывай и рассказывай. Хорошо?
Девушка встала, подошла к мрачному папке сзади и прильнула к нему, обняв за шею и улыбаясь:
– Договорились, папуленька? Ну, договоориились?
– тоненько поканючила дочка отцу прямо в ухо.
Ну какое отцовское сердце выдержит? Общеизвестно, чем суровее мужчина снаружи, тем добрее и мягче внутри. Особенно, к дочкам.
И Кузь начал рассказывать. Периодически зажевывал водку тем, что подсовывала доченька, и рассказывал. Сначала скупо и неохотно. А потом,
Дочка слушала, сопереживала, глазки поблескивали, всплескивала руками в особо впечатляющих моментах. Даже "совершенно случайно" сбила со стола уже показывающую дно бутылку, но Кузьмич вовремя успел подхватить, - "мастерство не пропьешь", однако. К месту подавала реплики, не перебивая, но подогревая отцовы откровения.
Наконец, Кузьмич очнулся и замолк. На столе стоял горячий чай в курящихся парком чашках, варенье и мёд в розетках, сыр на блюдцах, а водка закончилась. Голова пустая, но чистая. Хмели ни следа, "ни в одном глазу". Бесполезный перевод продукта.
Дочь выглядела впечатленной, но не удрученной. Подвинула отцу поближе чашку чая и заявила:
– Папа, я проблем не вижу. Это всё ваши, какие-то, чисто мужские "непонятки". Завтра поедем вместе к этому твоему Матвею. Я сейчас особо не занята, фактически - свободна. До защиты месяцев пять, не меньше. Так, иногда заявляться на кафедру, чтоб не забыли, - дочурка хихикнула, - В общем-то и все. На месте посмотрим... помогу со старушкой, а там и сиделку недорого найдем. Можно, я себе в твоем кабинете постелю?
Кузьмич не возражал. Стало легче. Дочь действительно была свободной, заканчивала обучение в очной аспирантуре, готовилась к защите уже давно законченной и утвержденной на кафедре кандидатской. Немного посидели, поболтали ни о чем, допили чай, дочка вымыла посуду и разошлись спать.
На следующее утро Кузьмич проснулся поздно. Встал, накинул халат, завязал пояс, ткнул босыми ногами в тапочки и вышел из спальни. Из ванной доносился шум и плеск воды, перемежаемые звонкими напевами. "Уже проснулась, ранняя пташка. Хорошее настроение, видимо". Прошел на кухню, ткнул клавишу чайника, предварительно убедившись в его наполненности, залез в холодильник и начал собирать индигриенты для утренней яичницы.
Когда дочка, наконец, вышла из ванной, Кузьмич уже сидел за столом, прихлебывая чай и рассеянно пожевывая ломтик сыра. Намытая красотка с тюрбаном на голове, закутанная в длинное полотенце, подскочила к отцу, звонко чмокнула его в бородатую щеку и поприветствовала:
– Привет, Па! А что у нас на завтрак?
– Садись уж, красавица, - ворчливо ответствовал довольный папаша, - вон, яишня на столе стынет.
Позавтракали, дочка упорхнула одеваться, Кузьмич, ворча, помыл посуду. Позвонил Матвею, говорил кратко, но решительно, предупредил о приезде. Потом прошел к себе в спальню, вспугнув крутящуюся перед зеркалом дочь, подошел к шкафу и решил одеться как обычно, попроще.