Футболист

Степанов Анатолий Яковлевич

– Что с ним?

– Врач говорит - серьезнейший сердечный приступ. Я сейчас к нему еду. Поедешь со мной?

– А чем я могу ему помочь?

– Да не помочь! Он все время тебя поминает, поговорить хочет.

– Где встречаемся?

– Ты по-прежнему в Неопалимовском живешь?
– и в ответ на подтверждающее Олегово хмыканье: - Так вот, я через пятнадцать минут буду у автобусной остановки. Той, что между Плющихой и Садовым.

– Договорились. Буду ровно через пятнадцать минут.

Олег

натянул джинсы, надел кроссовки, влез в джемпер и уже на ходу напялил куртку.

У самой двери его прихватила мать:

– Куда это ты в такую пору, сын?

– Приятелю одному плохо, мама. Сердце.

– А ты что - доктор?

– В какой-то степени!
– рявкнул Олег и выскочил на лестничную площадку. Не стал вызывать лифт, помчался вниз по лестнице - так быстрее. Выскочил из подъезда, слегка остолбенел от ночной переулочной московской тишины и понял, что торопиться не надо.

Он шел по переулку. Еле слышно шумели на осторожном ветерке полысевшие тополя, чуть потрескивая, шумела под ногами сухая листва.

Вот и остановка. Он уселся на скамейку в стеклянном закутке, стал ждать. Из-под не доходящего до земли стекла поддувало. И скучно было в закутке. Решил погулять. Он прогуливался по тротуару и слушал редкие звуки автомобильных моторов. Чаще - на Садовом, реже - на Плющихе. Все заглушили дьявольским ревом рокеры, промчавшиеся по Плющихе в Лужники. Опять тишина. И наконец, вывернулся с Плющихи в переулок "жигуленок", который приближался, слепя включенными фарами и тормозя. Олег поднял руку.

"Жигуленок" остановился рядом с ним. Ослепленный фарами, он не видел, кто за рулем, но ведь некому здесь останавливаться, кроме Зои. Он шагнул на проезжую часть и протянул руку, чтобы открыть переднюю дверцу.

Он не почувствовал удара, не успел почувствовать, просто то, что он видел, закрылось сиреневой пеленой, и ему стало все безразлично.

Через неопределенное время он на мгновенье прорвался сквозь сиреневую пелену и понял, что его куда-то везут. Но за пеленой было лучше, и он опять ушел за нее.

Олег пришел в себя, когда его волокли по страшной лестнице без перил. Его руки были крепко схвачены сзади чем-то жестким и холодным. Волокли его двое, волокли неаккуратно, рывками, которые больно отзывались в затылке. Дотащили до второго этажа и хотели привалить к стенке у рваной нежилой двери, но он замычал, и тогда его поставили на ноги.

Ушла пелена, все прояснилось, будто киномеханик поправил фокус. Где-то вверху, этажа через два, желто светила забытая лампочка, давая возможность кое-как рассмотреть место действия. Лестничная площадка дома, поставленного на капитальный ремонт, к которому еще не приступали. Двое плохо различимых граждан на площадке. Один возился у двери с ключом открывал, другой, прислонившись к стене, посматривал

на Олега.

– Входи, - сказал Олегу тот, что возился с ключом, он наконец открыл ее.

Олег вошел во тьму. Сзади щелкнули выключателем.

Вероятно, здесь когда-то была однокомнатная квартира, остатки перегородок наталкивали на эту мысль. Теперь же Олег находился в помещении, которое и комнатой назвать нельзя: справа - руины кухни, слева - неэстетично открытый взорам сортир, два наглухо заколоченных досками окна. Правда, мебель весьма сносная: широкая тахта, большой круглый стол с придвинутыми к нему четырьмя стульями, два кресла по углам, сервант с посудой.

– Садись, Олег, - указал на стул тот, кто открывал дверь. Сам он устроился в кресле.

Олег присел на край тахты и, разглядев говорившего, начал беседу:

– Мне говорили, что ты, Альберт, в бомбардиры подался, а ты, оказывается, вертухаем шестеришь.

– Не цепляй меня, Олег, а?
– попросил Альберт.

– Руки мне освободи, вертухай.

– В наручниках посидишь.

– Чего боишься-то? Ты же боксер, чемпион, меня одним ударом уложить можешь.

– Что я, тебя не знаю? Мало ли чего сотворишь: ты же припадочный.

– Зачем я здесь?

– Не знаю, Олег. Мне сказали, чтобы я тебя сюда доставил, и я доставил.
– Альберт посмотрел на свои наручные часы и приказал второму: Иди встречать.

Второй - помоложе Альберта, лет сорока - послушно удалился.

– Этот-то откуда? Я его вроде не знаю, - спросил, Олег.

– Тебе не все равно?
– справедливо заметил Альберт.

– Интересно, - признался Олег.

– А мне интересно другое, - сказал Альберт.
– Зачем ты в эти дела лезешь, Олег?

– В какие дела?

– В коммерческие. Тебе там делать нечего. Ты же лох натуральный.

– А ты?

– И я - лох. Только я понимаю, что я - лох, а ты - нет. Вот тебе рога и ломают.

– Кто мне рога собирается ломать?

– Сейчас узнаешь.

И точно: почти сразу же в помещении появились элегантный Гоша и прекрасная Зоя. Альберт почтительно встал и доложил:

– Доставили, Георгий Станиславович!

– Ишь ты!
– встрял Олег.
– Он же у тебя лет тридцать назад на Гошку откликался!

– Времена меняются, - за Альберта ответил Гоша.
– Здравствуй, Алик.

– Не желаю я с тобой здороваться, - признался Олег.

– Дело твое, - миролюбиво заметил Гоша, прошел за дверь, затащил в комнату громадную сумку и, заметив, что Зоя стоит, предложил ей: - Садись, Зоенька, в ногах правды нет.

Зоя села, а Гоша, раскрыв сумку, стал извлекать из нее и расставлять на столе многочисленные бутылки и закусь, упакованную в картонные коробочки. Занимаясь делом, он приговаривал: