«Футляр времени», или Хроники одной хрени
Шрифт:
– И чем же?
– Вот все, что было при мне, – протягивает ему какой-то листок.
На отчаянно замусоленном бумажном квадратике той же, что и у него, кривой прописью написано лишь: «Светлана Никонова – это ты».
Нереальность происходящего гнобит сознание Борисова, а сюжетная фантастика совсем не увлекает.
В это время электричка замедляет ход – платформа. Их выдавливают из вагона немногие выходящие.
Евгений присел на скамейку, она рядом – вопросительно смотрит на него. Полная прострация.
Что
– Света, какой сейчас год? Где живешь? Семья, дети? – во рту пересохло, попить бы.
Никонова, если это она, силится вспомнить. Первое неприязненное отношение к ней куда-то улетучивается. Смеркается, за кромкой ближайшего леса почти зашел в оранжево-сиреневой дымке диск солнца. На вывеске станции трафаретно-незнакомое: «Заволжье».
– Нет, ничего не помню. Ни кошелька, ни паспорта, сплошная хрень, думаю, обокрали меня. Фамилию и ту прочитала, а после этого только к тебе не постеснялась подойти, – закрыв лицо, заплакала.
Облупленный ярко-красный маникюр, да и весь облик ее, вызывал теперь только жалость.
Успокаивать эту несчастную женщину не стал. Сам не разобрался про себя, а тут еще она.
– Сиди и жди меня, – коротко бросил он и направился к деревянному зданию вокзала. Показалось, по ее тревожному молчанию, она боится, что Евгений уйдет навсегда.
Окошечко кассы было закрыто. В небольшом, плохо освещенном зале, вытянувшись во весь рост и подложив набитый пакет под голову, храпит бородатый старик на фанерных креслах.
Внешне – бомжара. Будить его Борисов не решился. Подошел к информационной доске. Из расписания поездов и висящих там объявлений пришло понимание: он сегодня ехал в город, находящийся за тысячу километров от его родного, а на дворе, все-таки, упрямый июнь 2010-го года. Установленные им факты временного и географического местонахождения, ровным счетом, ничего не объясняли.
Первая мысль: срочно вернуться туда, где осталась единственная дочь, где прожил свои 33 года. Вторая: нет денег и документов, подтверждающих личность. И третья: его давно уже ищут, наверное. Последняя настраивает, в какой-то степени, на оптимистичный градус.
Слышится надрывный кашель. Проснулся лежащий. Значит жизнь продолжается. Только вот чья? Вопрос вопросов. И в голове опять полный реквием, а любая загадка кажется просто кем-то ловко придуманным трюком в области телепортации.
– Милейший, закурить не будет? – голос спрашивающего при высоком потолке звучит гулко и немного агрессивно.
– Сам
– Какой гнусняк, – непонятно к чему или к кому следовало отнести сказанное, – а я ждал тебя, уважаемый.
– Не понял? – повеяло бредоватостью от такого утверждения.
– Потом поймете, – диалог тянет на бессмыслицу.
«То на ты, то на вы. Типичный маргинал с шизоидой», – подумал еще Борисов.
– Считаешь, что с психом разговариваешь, – будто мысли прочитал дед.
– Ничего я такого не думаю, – сердито буркнул Евгений и поспешил к потерявшей память.
Перрон продолжал оставаться безлюдным, включили фонари. Его новая знакомая, с мокрыми от слез глазами, понурившись, сидит. Отметилось, как обрадовалась возвращению попутчика – заулыбалась.
– Ну что, не вспомнила? – сразу же и спросил.
– Не-а. Ни о семье, ни о родителях. Где жила, кем работала? Даже ни одного знакомого. Вот, разве что, какой-то водоем, типа озера, а вокруг деревья с желтыми листьями. И все.
По ее интонации возникает стойкое ощущение: она не верит, что у нее был вчерашний день и свое прошлое, хоть какое-то.
– Почему ты про год спросил?
– Да так, проверял твою память, – Борисов решает о своих открытиях пока промолчать. Ну, кто она ему?
Как-то совсем незаметно, вплотную к ним, подошел тот – вокзальный. Протягивает левой пластиковую бутылку с жидкостью, на указательном нет фаланги. Печальный взгляд вроде серо-синих глаз. Сандали на босых ногах, совсем не по-летнему бежевый в пол плащ в крупных темных, будто жирных, пятнах, от него густо пахнет расплавленным воском.
– Берите, не стесняйтесь, голуби мои. Хорошо помогает при снятии похмельного синдрома бывшей жизни.
«А ведь, запросто, что я сплю», – про себя крякнулось Евгению.
– Не спишь, Женя, час, как не спишь, – голос предлагающего воду утвердителен.
– Дедуля, ты кто такой? И чего тебе надо от нас? – это уже Света, прежде чем выхватить бутылку и жадно начать пить.
– Все, все, удаляюсь, – был смиренным ответ.
Поворачивается, чтобы уйти. В фонарном освещении теперь угадывается шрам под длинной седой щетиной. Жека машинально нащупывает свой – как и с пальцем, полная похожесть.
Вслед просительное, голосом Борисова:
– Извините нас. Вы, наверняка же, знаете, что происходит? Подождите, пожалуйста.
Не останавливаясь и безапелляционно:
– Нет, прощайте. Мне надо идти дальше, хоть и устал. Рад, что вы снова вместе, – и продолжает шагать, чуть припадая на правый бок, такой странный незнакомец.
– А мне его, почему-то, жалко стало, – передавая питье, думает вслух не помнящая свое ни имя, ни фамилию.
На почти фиолетовом небосклоне двурогий месяц незаметно заменил багровый закат.