Г.Р.О.М.
Шрифт:
— А увальня своего зачем за ней отправил? — спросил я. — Чтобы он её силой к тебе привёз? Не любишь, когда отказывают?
— Да он меня не так понял! — воскликнул Погодаев. — В натуре, отвечаю! Всё, вопрос закрыт, отвечаю! Ничего мне от неё не надо.
— Точно? — я улыбнулся. — Ты смотри мне. Если будешь юлить, к ней лезть… или ко мне, типа, чтобы я молчал… пожалеешь. Все об этом узнают. Действительно хочешь рискнуть?
— Нет! Отвечаю, я всё понял.
Как перепугался. И особенно ему страшно от того, что в этом же зале сидят те, кто может
Они его запытают и убьют, а потом упакуют под асфальт, и никакой телохранитель Гена этому не помешает.
— А чего это у вас тут за спор? — спросили за моей спиной. — А то вижу, какая-то проблема у вас серьёзная, раз спорите так жарко.
На спинку соседнего со мной стула опустилась покрытая татуировками рука, отодвинула его, и рядом со мной сел человек. Невысокий, но крепкий человек, примерно около сорока пяти лет, рано поседевший, стриженный под машинку. Одет в пиджак, каких-то украшений нет.
А я и его знаю. Зовут его Анатолий Пешков, но погоняло у него — «дядя Ваня». Матёрый урка, сидел ещё по малолетке, и потом засадили надолго, и вот, должно быть, он недавно откинулся с зоны, где отмотал двадцатку.
Влиятельный это бандит, и я даже знаю, что его через пару лет коронуют, как вора в законе. Хотя в этом городе и области он уже был влиятельнее некоторых законников.
Он легко улыбался, хотя я знаю, что этот человек крайне опасен, и его улыбкам верить нельзя.
— Да тут… — Погодаев сглотнул.
— Неправильно он с девушкой моей знакомой поступил, — перебил я коммерсанта. — Решил, что проститутка — силой к себе тащил, а я пришёл сказать, что он неправильно поступил, и надо вину загладить.
— Вот как, — дядя Ваня почесал гладковыбритый подбородок. — Ну, девушки — это дело такое. Тут, Аркаша, надо осторожнее быть, не все же готовы за сто баксов к тебе в штаны лезть, а ты уже не в первый раз на таком обжигаешься. Ты сначала убедись, что раз уж не снял себе кого за деньги, то что к тебе симпатия есть, а потом и действуй…
Говорил он очень вежливо. Но я часто видел таких вот внешне стереотипных тупых урок, кто строил свою речь очень аккуратно. Они редко чесали по фене при посторонних, а вежливость и осторожность — это суровые уроки с зоны, где надо следить за базаром, то есть обдумывать каждое слово, которое хочешь сказать.
Там даже одна неосторожно брошенная фраза может резко понизить статус сказавшего её или привести к огромным проблемам. Поэтому многие зеки кажутся тормознутыми, хотя на самом деле они просто думают, что сказать.
Но надо понимать, что это не благородные мафиози из кино, а безжалостные уголовники. Говорят одно, а потом легко прикажут убить кого угодно, даже совершенно невинных людей.
Впрочем, он всё равно наглел. Ведь у зеков нельзя вмешиваться в чужой разговор без приглашения, но этот считал себя третейским судьёй и любил улаживать конфликты, даже если его никто об этом не просил.
— Но и ты объясни этой
— Это мы решим, — произнёс я. — Но надо же убедиться, что он ей проблем потом не устроит, — я посмотрел на Погодаева.
— Да никаких, отвечаю, — торопливо сказал тот.
Про отца Юльки речи не шло, и не похоже, что он как-то может повлиять на это всё. Ладно, решим как-нибудь сами, без наглого коммерсанта.
— Надо было сразу ко мне с этим подойти, — продолжил дядя Ваня.
— Да мы уже решили вопрос, — сказал я.
— Вот и хорошо, — урка оглядел нас очень внимательно. — Вот когда конфликты решаются грамотно, словами — это всегда меня радует. А то время нынче поганое, все сразу драться или стрелять хотят. А можно ведь просто поговорить и всё решить. Счастливо, молодёжь!
Но словах-то у него просто. Но я помню свою первую жизнь, и что случилось, когда дядя Ваня приказал разобраться с одним коммерсантом, который не хотел платить ему за крышу. Сделали это громко, и сколько людей при этом погибло…
Как вспомню, аж внутри холодеет. Слишком о многих преступлениях я знаю, которые ещё не случились. Не зря же я после смерти оказался в 1998-м. И если я снова пойду в милицию…
Но что это даст? Так я не смогу спасти брата, а многие бандиты всё равно избегут наказания, вот как едва не избежал наказания Басмач, пока я его не пристрелил. А даже если засадишь кого-то, то для того же дяди Вани колония, что дом родной. Там он большой авторитет.
Ладно, всему своё время. Дядя Ваня ушёл, а я съел ещё кусочек курицы у потерявшего всякую уверенность Погодаева, и только после этого спокойно направился на выход. Надо держать руку на пульсе, и с Юлькой поговорить тоже надо.
И это дело пока не закончено. Мне надо точно выяснить, мог ли быть Погодаев тогда причастен к её пропаже. Выясню про него поподробнее, может, что-то подобное за ним водилось. Но пока не буду знать твёрдо — от дела не отступлюсь.
— Да ты поговори с ней! — встретил меня у порога дядя Юра. — Прикинь, Лёшка, ядрёный корень, она тут полы взялась мыть!
— Ну, полы-то у тебя грязные, — я пожал плечами. — Мыть надо, да.
— Да мне ж стыдно, не ей! Тут к тебе гости пришли, и сами убираются. Где это видано? Ой-ой.
Он с ворчанием ушёл в комнату, а Юлька как раз возилась на кухне, убирая что-то в углу, встав на четвереньки. Ох, ёклмн, я аж засмотрелся.
— Всё обговорил с ним, он меня понял, — сказал я.
— Точно? — Юля положила тряпку в ведро и повернулась ко мне. На лоб опустилась прядь светлых волос. — Лёша, я даже не знаю, как тебя благодарить. Вот же я… зачем я вообще с ним… — она выпрямилась.