Гадание на иероглифах
Шрифт:
Критикуя в своих статьях политику вождей II Интернационала, Зорге издевается над их попыткой представить Англию и США этакими миротворцами, которые, якобы уравновесив свои силы, сделали невозможным возникновение второй мировой войны. Он высказывает ряд ценных соображений о колониальной политике великих держав и о развивающихся между Америкой и Японией противоречиях в Китае, противоречиях, которые могут привести ко второй мировой войне.
Да, доктор Зорге знал удельный вес каждой капиталистической страны в мировом хозяйстве и мировой политике, основные империалистические противоречия. Социолог, страстный политик, журналист международного класса. В нем нет ни грана мелкобуржуазности,
Ян Карлович зябко передернул плечами, посмотрел на странно посветлевшее окно. Неужели рассвет? Его часы показывали четыре утра… Расправил занемевшие плечи — устаешь больше, чем от самой тяжелой физической работы. Голова не то что отяжелевшая, а какая-то предельно тупая, неспособная уже выдать ни единой мысли.
Он не слыхал, как вошла Лиза, осторожно ступая мягкими туфлями.
— Ты конечно же еще не ложился?! — строго спросила она.
Он взъерошил волосы, улыбнулся виновато.
— Кончаю, кончаю… А ты что не спишь? Я, пожалуй, лягу на диване здесь, в кабинете, чтобы утром не беспокоить вас с Андрейкой…
— Как хочешь, — сухо сказала Лиза и так же тихо вышла, осторожно прикрыв дверь.
Последнее время в связи с дальневосточными событиями он совсем отбился от семьи — рано уходил и очень поздно возвращался, осторожно открывая дверь квартиры своим ключом. Лиза сердится. Внешне все остается по-прежнему, но он чувствует ее отчуждение.
Утром впервые за много недель они завтракали все вместе. Ян Карлович смотрел на сына, на его темный чубчик и испытывал радостное чувство от мысли, что Андрейка совсем уж взрослый и очень похож на него. Иногда Лиза смотрела на них с открытой радостной улыбкой и ласково говорила: «Ах вы мои Берзины…»
Сын чутко улавливал отношения между родителями и молча страдал от их размолвок — ведь он любил их в одинаковой степени.
Ян Карлович медленно шел по улице, с наслаждением вдыхая уже зимний воздух. Свежо и остро пахло только что выпавшим снегом, на ветках деревьев по-утреннему звонко трещали воробьи. Несмотря на ранний час, на улицах было шумное оживление. Газетные киоски то и дело обрастали подвижными очередями. Люди читали газеты на ходу, собирались группами и что-то радостно и горячо обсуждали. Часто слышались ставшие привычными названия чужих городов: Хайлар, Чжалайнор, Футдин… Мальчишки размахивали портфелями, задорно выкрикивали песню:
Стоим на страже всегда, всегда. Но если скажет страна труда: Винтовки в руки! В карьер! В упор! Товарищ Блюхер! Даешь отпор!Уличные громкоговорители создавали ту особую, оживленную атмосферу, когда люди не стесняются вслух выражать свои чувства.
Взяты главные укрепрайоны: Чжалайнор и Маньчжурия — это огромная победа! Макс Клаузен, с весны обосновавшийся в Харбине, информировал Берзина о событиях на КВЖД. «Великолепный радист! Просто клад», — с удовлетворением подумал Берзин. Он вспомнил, как совсем недавно пришел к нему в кабинет молодой, коренастый крепыш добродушного вида с чуть развалистой походкой бывалого моряка. Клаузен был черноволос, с широким твердым лицом и низкими густыми бровями. Он сразу же покорил Берзина своей обстоятельностью, умением внимательно слушать.
Макс Клаузен уехал в Маньчжурию в марте. Его сообщения помогали
На углу старая женщина с маленьким морщинистым лицом торговала самодельными, ядовито раскрашенными деревянными игрушками. Берзин вспомнил о просьбе сына подарить ему на Новый год игрушечный пистолет, похожий на настоящий, — и чтобы стрелял. Право, за этими бесконечными делами иногда действительно забываешь, что ты отец и муж.
Когда Берзин подходил к шоколадного цвета особняку управления, мысли его автоматически переключились на дела. Он тут же забыл и о семейных неприятностях, и о всяких мелочах быта, которые иногда больно ранили сердце. Ему не терпелось усесться за свой обширный стол и, пока не начался рабочий день, просмотреть массу газет и журналов на многих языках.
Тусклый, сумеречный свет ноябрьского утра скупо освещал просторный кабинет Берзина — рабочий стол, заваленный толстыми папками дел, массивные резные шкафы, удобные кресла, пеструю карту на стене.
На столе дожидалась утренняя почта. Берзин удобно уселся в свое рабочее кресло, и его охватила привычная деловая озабоченность. Он просматривал газету за газетой, энергично подчеркивая особо заинтересовавшие его строчки.
Итак, конфликт на КВЖД можно считать ликвидированным. Погашен опасный очаг. Империалисты не зря беспокоились: Особая Дальневосточная под командованием Блюхера, можно сказать, уничтожила Чжан Сюэляна как полководца, хотя армия белокитайцев по численности превосходила советские войска почти в двадцать раз! Не помогают им ни новейшие чехословацкие пулеметы «Шкода», ни германские пушки Круппа, ни английские самолеты и бронепоезда (когда речь заходит о Советском Союзе, империалисты сразу забывают свои распри и объединяются). Трехсоттысячная армия плюс семьдесят тысяч белогвардейцев, возглавляемых такими опытными бандитами, как генерал Хорват, Калмыков, Шилинг, превращены Красной Армией в деморализованную орду. Ставка японцев на Чжан Сюэляна бита.
Страницы газет были заполнены сообщениями о боях Особой Дальневосточной. Многочисленные корреспонденции рассказывали о подвигах красноармейцев, строчки пестрели именами героев, цифрами пленных и трофеев. В результате разгрома белокитайцев в Чжалайноре и Маньчжурии взято в плен восемь тысяч китайских солдат вместе с их командующим генералом Лян Чжуцзяном и штабными офицерами. Захвачена почти вся артиллерия, два бронепоезда, множество военного имущества. Отступая в глубь страны, белокитайцы грабили и убивали мирное население. Берзин с отвращением читал о мародерстве, о жестоких убийствах и зверских издевательствах. Вот во что выродилась армия Чан Кайши — в фашистскую банду, стремящуюся террором запугать свой народ.
Берзин был счастлив. Дела идут неплохо, в сегодняшних успехах Особой Дальневосточной есть доля участия и его учеников. Пусть косвенного, но отнюдь немаловажного.
В кабинет вошла Наташа Звонарева, его давний, бессменный секретарь, и молча положила перед ним аккуратную папочку.
— Зорге? — кратко спросил Берзин, приветливо кивнув головой.
— Да, — так же кратко ответила она. Оба давно уж понимали друг друга с полуслова.
Он неторопливо открыл темно-зеленую папку, с намерением по скупым данным документов составить хотя бы общее представление о прошлом человека, которому собирался поручить исключительно ответственное дело. Если говорить откровенно, он почему-то больше полагался на свою интуицию старого подпольщика, чем на бумажки, как бы высоко они ни характеризовали то или иное лицо.