Галактический протекторат

Попов Вадим Георгиевич

Данька еле слышно вздохнул, встал с кровати и молча оделся. Потом подошел к окну. Серая мгла готовилась стать рассветом. В воздухе висело ожидание.

Нэтти прокашлялась.

– Ты так сильно её любишь?..

Данька всё так же молча, не оборачиваясь, провел пальцами по подбородку и уставился в деревянный, тщательно выструганный подоконник.

– Счастливая… Счастливые вы там… откуда ты там взялся… Отец… меня и братьев на коротком поводке держал… Только и радости – переглядываться с мальчишками на воскресной службе в храме.

Данька обернулся. Он искал слова и

опять не знал ни что именно сказать Нэтти, ни как это говорить. Однако та уже выбралась из кресла и, не снимая пледа, прошлепала к двери гостевой комнаты.

– Сейчас будет завтрак и кофе. Собирайся в дорогу. – Проговорила она на ходу.

И вышла.

Данька медленно застелил постель, с особой тщательностью уложил рюкзак и отрегулировал лямки, проверил нож, бластер и дробовик.

Потом снова подошел к окну, положил ладони на подоконник и уперся лбом в крашеный деревянный переплет.

10

Место аварии пропустить было сложно. Засыпанная щебнем воронка в асфальтовом теле дороги до сих пор едва заметно пахла горелой человеческой плотью.

Свежесрубленный крест на могиле Данька заметил еще с дороги. Метрах в ста от могилы, в душе шевельнулось нехорошее предчувствие. Он еще ничего не увидел кроме силуэта на фоне колышащейся под утренним ветерком травы, но ускорил шаг. Последние два десятка метров он пробежал.

Данька остановился перед могильным холмиком и медленно-медленно опустился на колени. Ружье упало в выжженную солнцем жесткую траву. Данька вцепился в левую руку зубами. Он замер, раскачиваясь взад-вперед, он не видел ничего кроме могильного креста.

Точнее его перекладины.

К перекладине была прибита простая табличка со сведениями о дате несчастного случая и количестве погибших. Строчки расплывались перед глазами, но главное было не в них.

Документы погибших сгорели вместе со своими владельцами, но те, кто хоронил тела, оставили на могиле то, что могло указать родственникам на личности похороненных.

То, что уцелело при взрыве.

…Самодельный металлический крестик на спекшейся от высокой температуры цепочке…

…Оплавившийся перстень, камень в котором лопнул от нестерпимого жара…

И висевший на правом конце перекладины бисерный браслет.

Не вынимая изо рта прокушенную до крови левую руку, Данька медленно протянул правую ладонь вперед и снял бисерный браслет с могильного креста.

Часть бисерин была оплавлена, одна кожаная завязка сгорела.

Однако узор с древними орнаментами аборигенов западного полушария Терры, название которых Данька сейчас был не в состоянии вспомнить, был тот самый.

Данька отсчитал пятый ряд красных бусин на белом фоне и нашел знакомую бисеринку, выбивавшуюся из общего ряда.

Она показалась ему похожей на каплю крови.

Этот браслет он сам подарил Женьке за полгода до злополучной поездки в Мореград.

Он привык видеть его на Женькиной руке или на прикроватном столике… привык и не мог ошибиться.

Данька прижал браслет к губам и протяжно зарычал…

…Он не знал, сколько времени просидел

на могиле жертв автокатастрофы.

Ноги затекли, в ушах гудело, поднявшееся к зениту солнце било в глаза.

Данька вздрогнул, когда услышал звук нескольких промчавшихся над дорогой за его спиной флаеров.

"Город-то мертвый, – подумал он. – Все мертвы. Кто в могиле… Кто – прям на улице… И ничего в той стороне нет…".

Он взмахнул прокушенной рукой, отгоняя кружившую над головой муху.

"И некуда им теперь…".

Данька вскочил как ужаленный. Бросил взгляд на инфобраслет, уронил шляпу и подхватил дробовик.

Он понял, что это были за флаеры и куда они летят.

11

Возле распахнутых ворот и вдоль забора фермы семьи Уилсон стояли три флаера: один подороже – новенький, двухместный и два, хоть и тщательно отмытых, но не новых, явно знававших лучшие времена.

Когда Данька уже подбегал к ферме, на ходу скидывая куртку и активируя голографическую маскировку диверс-доспеха, у него шевельнулась крохотная надежда на то, что он успел.

Словно в ответ на эту мысль за высоким забором трижды бухнул револьвер и тут же в ответ взвизгнули бластеры.

Данька рванулся вперед, срезая угол: оттолкнувшись от припаркованного флаера, он в прыжке перелетел через забор, и упал во двор.

Пока тело Даньки летело к земле, глаза привычно выбрали наиболее подходящую цель, а палец плавно, как на стрельбище, потянул за спуск. Заряд картечи угодил в открытое забрало силового доспеха, который носил молодцеватый крючконосый усач, лицо его тут же превратилось в кровавую кашу.

В момент падения Данька передернул затвор и перекатился, слыша, как за его спиной луч бластера с мертвым шуршанием сжигает пожухлую осеннюю траву.

Выйдя из переката в присед на одно колено, он снова выстрелил, щелкнул затвором, ушел кувырком в сторону и выстрелил еще раз.

Старик в длинном халате лазоревого оттенка выпустил из рук короткий двуствольный обрез, уронил с плешивой головы белоснежную чалму и, сложившись пополам, отлетел к забору. Молодой розовощекий и пухлогубый красавец, беззвучно разинул рот, из которого потянулась нитка слюны, зеленоватой от табачной жвачки словно тина, и взмахнул лишившейся пальцев правой рукой, прочертив в воздухе несколько пунктирных линий алых брызг. Потом запнулся о валявшийся под ногами новенький армейский бластер и растянулся на траве, ударившись лбом о первую ступеньку деревянного крыльца, рядом с темными лужицами собственных табачных плевков.

Данька распрямился пружиной и ушел вправо, почти физически ощущая, как луч бластера проходит впритирку к его боку и прожигает черное пятно на досках забора.

Щелкнул затвор, и еще одна пустая гильза полетела по широкой дуге в траву.

Человек в сером отглаженном костюме, ошарашено округлив мясистый рот, пятился от Даньки к крыльцу, силясь успеть направить оружие на невесть откуда взявшуюся смертельную мешанину голографических пятен.

Данька выстрелил в четвертый раз, упал на землю и передернул затвор.