Галилей
Шрифт:
Ныне он отправил тосканскому послу в Праге, Джулиано Медичи, старому своему знакомому, два экземпляра «Звездного вестника» и любезное письмо. Просил, чтобы Кеплер высказался о книжке. Захочет ли?
С Маджини дело обстояло еще сложнее. Джованна Антонио Маджини, один из лучших математиков и астрономов Европы, не питал к Галилею симпатии. Неприязнь родилась давно, когда оба они притязали на кафедру в Падуе и предпочтение отдали флорентийцу. Это было для Маджини тем более обидно, что случилось в родном его городе. А когда он узнал, что Галилей позволяет себе порицать Тихо Браге, то и вовсе проникся враждебностью. Он восстанавливал зятя Браге против Галилея, пытался поссорить с ним Кеплера, уверяя, будто
Сразу же после появления «Звездного вестника» к Маджини посыпались запросы. Действительно ли Галилей мог открыть то, о чем пишет, или же выдает за реальность оптический обман? Многие готовы были воспринять слова Маджини как приговор «Звездному вестнику».
Сейчас имя Галилея у всех на устах. Неужели этот лектор, пользующийся известностью лишь благодаря своему сладкоречию, затмит теперь его собственную славу? Маджини не верил Галилею. Тот, по слухам, годами все что-то пишет — если пишет! — но не решается издавать. Существуют ли эти таинственные его сочинения? «Звездный вестник» — первая ласточка? Но стоит ли принимать всерьез эту книгу? Воспользоваться случаем, публично выступить против Галилея, поставить этого выскочку на место? Искушение было велико, но осторожность ученого взяла верх. Хотя Маджини и не доверял оптическим стеклам, тем не менее категорически высказываться поостерегся. Когда один флорентиец, почитатель Маджини, спросил его, как он относится к новым открытиям, болонский астроном сверх ожидания ответил сдержанно: это-де вещи чудесные и поразительные, но нуждаются в проверке.
Да, нечего греха таить, Маджини частенько распускал о нем, Галилее, разные небылицы. Но ныне ведь речь шла о высших интересах любимой ими науки. Здесь можно было забыть и о давнем соперничестве, и о давней неприязни. Во имя дела Галилей решил не поминать прошлого и через друзей предложил Маджини встретиться: он будет проездом в Болонье и готов продемонстрировать свой инструмент.
Маджини согласился и пригласил Галилея остановиться в его доме.
Каникулы подходили к концу. Двор оставался в Пизе, а Галилей пожелал провести последние дни во Флоренции. Там его ждал сюрприз. Ему вручили еще один государев подарок — массивную золотую цепь.
Перед отъездом Галилей расхворался и прибыл в Болонью совсем больным. Но он должен, чего бы это ни стоило, убедить Маджини в своей правоте! Он собрал все силы, дабы и виду не показать, что нездоров.
Маджини принимал его с помпой. Десятка три гостей, праздничный стол, выспренние речи. Всем не терпелось испытать удивительное действие его зрительной трубы. На самом деле, с ее помощью удавалось разглядеть далекие колокольни. Поразительное изобретение! Некоторые, правда, не удержались от скептических замечаний: то, что хорошо для земли, вовсе не обязательно будет хорошим для неба.
Когда стемнело, вся компания отправилась в дом, где была высокая башня, удобная для наблюдений. Погода, как назло, испортилась, но Галилей тем не менее вполне отчетливо различил Медицейские планеты. Он поудобней установил инструмент и предложил начать наблюдения.
Долго смотрел Маджини в зрительную трубу, тер глаза, опять смотрел. Нет, он решительно ничего не видит. Галилей сдержался. Еще раз проверил, правильно ли установлена труба. Все было в порядке. Но Маджини ничего не видел. Или не хотел видеть?
Потом к зрительной трубе подходили его коллеги по университету. Смотрели, вздыхали сожалеючи, разводили руками. Никаких новых планет разглядеть они не в состоянии. Вежливые, воспитанные, благожелательные, они не спорили, не раздражались. Сожалели. И так один за другим. Кто-то даже сочувственно обнял Галилея за плечи. Кто-то сказал в утешение: может быть, им повезет в другой раз, когда лучше будет погода?
Оставшись
Он заснул с трудом, но спал плохо. Ему казалось, что в темноте кто-то бродит по комнате.
Галилей решил следующей ночью повторить наблюдения. Маджини как учтивый хозяин снова созвал своих коллег. Небо было довольно чистым, и Галилей без труда нашел Медицейские звезды. Маджини опять долго вздыхал у зрительной трубы. К сожалению, естественные препятствия, его ослабевшее зрение и недостаточная видимость, не позволяют ему убедиться в истинности Галилеева открытия.
Ему вторили и другие болонцы. Несмотря на все старания Галилея, из двух или трех десятков ученейших синьоров лишь несколько человек признали, да и то с оговорками, что различали поблизости от Юпитера какое-то подобие новых звездочек.
Маджини оказался на высоте. Он не допустил враждебных выходок, не пожалел денег на пышный прием. То, что демонстрации Галилея проходили не среди ссор и взаимного раздражения, тоже было на руку Маджини. Вправе ли кто-нибудь усомниться в беспристрастности профессоров Болонского университета, если двигала ими не зависть и неприязнь, а лишь любовь к истине? Остаток и второй ночи в доме Маджини прошел тревожно. Галилея разбудил подозрительный шум. Он не мог избавиться от ощущения, что в комнате кто-то был. С трудом поднялся — нестерпимо ломило суставы. Зрительная труба оказалась на месте. Было уже совсем светло. Вдруг он заметил на линзе следы воска, словно снимали слепок. Галилей побелел от ярости. Растолкал слугу, послал за лошадьми. Он уехал рано утром, даже не поблагодарив Маджини за гостеприимство.
Едва вернувшись домой, он объявил, что завтра же начинает публичные лекции о своих астрономических открытиях. Он не позволит недугу свалить себя в постель. Пересудами за спиной и притворным доброжелательством он сыт по горло. Пусть противники выступают с поднятым забралом, он готов дать им бой.
Галилей прочел три публичные лекции, которые закончились диспутом. Он спорил с необычным для него ожесточением. Всем желающим он предоставил возможность испытать действенность своего инструмента. Ему удалось побороть предубеждение нескольких упрямых противников. Он считал эти лекции большим успехом, но значение их явно переоценивал. Новые планеты рядом с Юпитером смогли увидеть действительно многие, но, на беду, среди них не было людей, чье свидетельство прозвучало бы достаточно авторитетно. Самые главные противники Галилея просто не пришли на его лекции. Кремонини же наотрез отказался смотреть на небо через зрительную трубу — ему и так ясно, что ничего, кроме обмана зрения, она не порождает. Падуанских перипатетиков, видно, ничем не убедишь!
Слава богу, не везде были столь закоренелые упрямцы. Из Венеции Галилею переправили сразу несколько пражских писем. Первое — от Мартина Хасдаля, немецкого дворянина, с которым они в былые времена частенько встречались вПадуе, вели ученые беседы и лакомились турецкими дынями. Теперь Хасдаль был приближенным императора. Вспоминая приятнейшее общение с Галилеем, он подумывал о поездке в Италию, когда знакомство со «Звездным вестником» сделало это желание еще более настойчивым. Двор ввергнут этой книгой в изумление. Математики нарасхват. Все здешние послы и бароны осаждают их вопросами, могут ли они что-нибудь возразить на доказательства «Звездного вестника».