Галльская война Цезаря

Кулидж Оливия

Тогда Волусен взял это дело в свои руки и пришел к Лабиену с предложением убить Коммия, который, как Волусен всегда утверждал, пытался убить его. Лабиен – так, по крайней мере, сказал мне Волусен – согласился, что этот пес-предатель не заслуживает ничего лучшего. Однако он сомневался, что кого-нибудь можно убедить сделать это.

– Я сделаю это сам, если ты дашь мне разрешение, – сказал Волусен.

Лабиен вздрогнул при этих словах: он рассчитывал нанять какого-нибудь галла, а не открыто использовать легионеров в таком сомнительном деле. Это будет выглядеть некрасиво.

– Разве важно, как все выглядит? – заявил ему Волусен. – Это припугнет бельгов. Если заговор, который мы подозреваем, разрастается по всей Галлии, мы должны позаботиться о себе. Коммий не заслуживает, чтобы с ним церемонились.

В

конце концов Лабиен согласился. Он был смелым, упорным и безжалостным человеком, и результаты для него были важнее средств, которыми они были получены. Пусть то, что он предполагал сделать, было не слишком красиво, он считал, что Коммий получит по заслугам. И Лабиен отправил к Коммию человека с таким сообщением: если вождь не может приехать в Санс, он, Лабиен, хотел бы, чтобы тот встретился с одним из его офицеров для совещания. Его беспокоит положение в Галлии: до него дошли некоторые слухи, которые он хотел бы обсудить со своим верным другом Коммием. Если тот назначит время и место встречи, Лабиен направит к нему посланца.

Переговоры между обеими сторонами долго продолжались в таком же духе. Коммий, несомненно, понял, что ему не доверяют. Условия встречи были оговорены формально до мельчайших подробностей: по столько-то сопровождающих с каждой стороны и перемирие между сторонами. Так встречаться могли бы те, кто уже воюет друг с другом.

– Любопытство заставит его прийти, – заверил нас Волусен.

Очевидно, так и произошло. Кроме того, Цезарь создал нам репутацию людей, которым можно доверять.

Лабиен назначил охрану для Волусена и определил нескольких центурионов-добровольцев для самого убийства. Было условлено, что Волусен, здороваясь, возьмет вождя за руки, а в это время тот из римских воинов, кто будет стоять ближе всех к Коммию, нанесет предателю удар. Остальные римляне станут отбиваться от разъяренной и оскорбленной свиты Коммия и выведут оттуда своего начальника.

Вначале все шло по плану, но центурион, назначенный для убийства, двигался недостаточно быстро. Вполне возможно, и Коммий что-то подозревал. Как бы то ни было, когда убийца вынул меч из ножен, один из галлов ударил его и отклонил оружие в сторону. Коммий не смог полностью избежать удара, потому что его ладони были зажаты в руках врага. Меч скользнул по его лицу, лезвие рассекло переносицу и щеку. Коммий с криком упал на спину, страшно изуродованный и, как казалось, умирающий. Обе свиты обнажили оружие, но каждая сторона ждала нападения другой, а сама желала лишь одного – уйти с этого места. Волусен, отступая, вернулся к себе, а галлы унесли Коммия, который после долгой болезни чудом выздоровел от своей раны.

Это покушение наделало много шума. Друзья Коммия были очень рассержены. Лабиен не пропускал их обвинения мимо ушей, довольный тем, что теперь бельги полностью присмирели. Что касается Волусена, он отомстил за себя и хвастался этим.

Обстановка вокруг Санса по-прежнему была угрожающей, и, как только временное улучшение погоды позволило нам передвигаться по дорогам, Лабиен послал меня в провинцию. Официально я должен был осмотреть лошадей, закупленных для нашей конницы на ближайшую весну. Но прежде всего Лабиен хотел, чтобы я выяснил, что думает о Галлии Кабур, мудрый вождь гельвиев. Не доверявший галлам Лабиен не хотел сам спрашивать совета у старого вождя, а послал меня, потому что я был близким другом Процилла, сына Кабура, который был убит, сражаясь в наших рядах против отчаянных эбуронов.

Старый Кабур после смерти сына уже не приезжал во Вьенну, и мне пришлось встретиться с ним в его сельском доме. Когда я пришел туда, Кабур сидел по-галльски, скрестив ноги, на покрытом свежесрезанным камышом полу, и казалось, что он просидел так всю зиму. Большой зал в доме Кабура служил для него и его домашних кухней, комнатой для пиров, хранилищем оружия и отчасти даже кладовой и спальней. Здесь всегда было много шума и движения, пахло дымом и едой. Кабур теперь большую часть времени проводил среди своих домочадцев, а так как во всех меньших комнатах было холодно и одиноко, для него специально держали в чистоте один из углов большого зала. Оттуда Кабур наблюдал за своими домашними и подзывал их к себе, когда хотел.

На мой взгляд,

он постарел и на его лице появилось много морщин. Кабур ни разу не взглянул мне в глаза, когда я говорил о Процилле. Его веки были красными от дыма – а может быть, от слез. Он не решался произнести имя погибшего сына, опасаясь, что потеряет при этом власть над собой. Но он почти так же сильно желал говорить со мной о Галлии, как Лабиен – услышать его слова. Кабур движением руки подозвал своего младшего сына Думнотаура, который за это время вырос и превратился в мужчину. Сын Кабура носил длинные галльские усы и по-старинному зачесывал волосы назад. Старый вождь умел ужиться и с римлянами, и с галлами, а Думнотауру не было хорошо ни с теми, ни с другими. Он старался показать, что в душе он свободный галл, но для арвернов был только одним из гельвийских вождей и сам по себе значил гораздо меньше, чем римские знакомства его отца. Если длинноволосые галлы готовят восстание против Цезаря, какая им польза от Думнотаура? Его земли находятся в провинции, и, если он попытается поднять подданных своего отца против Рима, они вряд ли пойдут за ним. Его родственнику Верцингеториксу было легко бросить римлянам вызов. Даже Цезарь никогда не проводил свои легионы через то высокое плоскогорье, где жили арверны. Цезарь удовлетворился тем, что принял от их вождей изъявление покорности и дань, выплаченную зерном. Это был почти не обжитый и малонаселенный дикий край. Если бы Верцингеторикс восстал на пять лет раньше, Думнотаур мог бы пойти за ним. Но тогда Верцингеторикс был очень молод и находился под подозрением у вождей своего племени. Теперь оба стали старше и – каждый по-своему – мудрее. Хотя и неохотно, Думнотаур покорился римлянам.

– В Риме произошло убийство, политическое убийство, – заговорил Кабур, делая первый шаг, чтобы помочь сыну. – Оно так встревожило Сенат, что он объявил призыв в войска всех мужчин по всей Италии. Тем временем Цезарь вооружается на севере. Не знаю, означает это гражданскую войну или нет.

Теперь, когда лед был сломан, Думнотаур, казалось, сам захотел говорить.

– Ходят слухи, что этой весной Цезарь будет слишком занят, чтобы думать о Галлии. А без Цезаря в Галлии… Уже было собрание вождей. Тайное собрание.

– Ты был на этой встрече? – Кабур был так потрясен, что забыл про сдержанность. – Ты не давал никакой клятвы?

– Не давал, потому что меня туда не пригласили, – хмуря брови, ответил Думнотаур. – Я не знаю, о чем говорили вожди и что они решили, но их знамена были связаны вместе.

Я беззвучно ахнул: связывать вместе знамена племен – это старинный обряд, который выполняли лишь тогда, когда племена давали обет жить и умереть как один народ.

– Казнь Акко подтолкнула вождей к этому, – заметил Думнотаур, мрачно вглядываясь в дым, словно мог найти там ответ на вопрос, сколько он может сказать. – Одно дело, когда вождь погибает в достойном бою, и совсем другое – видеть, как его бьют до смерти, а он не может сказать ни слова против. Никому не известно, кто станет следующим. Амбиорикса гоняют по горам как бешеного пса. А многие знают Амбиорикса.

– А ведь я предупреждал Цезаря, что казнить Акко прилюдно будет ошибкой, – со вздохом сказал Кабур. – Но успех сильно изменил Цезаря. Ему больше не нужны мои советы.

Я взглянул на него с изумлением: теперь уже мало кто решался критиковать Цезаря. Кабур смотрел на меня и поглаживал рукой бороду. Похоже, он что-то обдумывал. Наконец он медленно заговорил:

– Я был другом Дивициака, который, пока был жив, был мудрейшим человеком в Галлии. Он знал, что вы, римляне, должны быть нашими господами, и я тоже знаю это. Но неужели ты думаешь, что я не замечаю, как вы презираете нас? Я в свое время терпел несправедливость и завидовал свободным вождям Длинноволосой Галлии. Но я видел, насколько богаче мы живем в провинции. Обратил ты внимание, как Цезарь кормит в Галлии свою армию? Он тратит на это ничуть не больше зерна, чем раньше племена уничтожали во время набегов друг на друга. Или ты думаешь, если бы римлян прогнали, германское ярмо было бы легче для наших шей? Спроси у секванов, забыли они или нет короля Ариовиста? А что касается этого связывания знамен вместе, я видел такое много раз, но много ли единства или силы принес Галлии любой такой случай?