Галльские ведьмы

Андерсон Пол Уильям

— Тсс, — прошептал вдруг кто-то из кустов. — Эй, римлянин!

Грациллоний резко обернулся — и никого не увидел: сплошные заросли, сгущающиеся тени… Может, послышалось? Может, это ветер в листве?

— Тсс, — повторил тот же голос. — Я тут.

— Кто это? — всполошился Флор. — Бандиты вернулись? Помогите! К оружию!

Грациллоний схватил его за шею и сжал так, что купец задохнулся.

— Тихо, — велел центурион, не сводя взгляда с кустов. — Возвращайся к фургонам и — никому ни слова. Я разберусь.

— Но… Ты ведь…

— Тихо, я сказал! Иди отсюда, а то задушу! — Он разжал пальцы. Флор с рыданиями побрел прочь.

— Кто ты? — негромко

спросил Грациллоний.

— Вождь багаудов. Не шевелись, если хочешь получить своего епископа обратно живым.

Грациллоний расслабился и даже хмыкнул.

— Что ж, — проговорил он. — Предлагаешь поторговаться?

II

Палатка центуриона была достаточно просторной, чтобы вместить двоих, и достаточно теплой, чтобы укрыть сидящих внутри от осенних заморозков. Снаружи задувал ветер, поднявшийся с наступлением темноты; он раскачивал ветви, гнал по земле палую листву, теребил шесты, на которых была натянута кожа. Внутри горел тусклый светильник, отбрасывая на стены палатки чудовищные, уродливые тени.

— Твоя цена высока, — задумчиво проговорил Грациллоний.

Руфиний пожал плечами и ухмыльнулся.

— Один епископ против шести багаудов. Ты волен отказаться. Лично я думаю, что предложение честное.

Грациллоний пристально поглядел на него. Молодой, лет девятнадцати-двадцати, однако в зеленых глазах угадывается опыт, присущий скорее старику. Среднего роста, ноги длинные, крепко сбит. Острые черты лица, на правой щеке глубокий шрам — след давней плохо залеченной раны; из-за этого шрама создавалось впечатление, что Руфиний непрерывно усмехается, если не сказать — скалится. Борода редкая, но аккуратно подстрижена и разделена надвое. Волосы черные, относительно чистые, да и сам он явно не понаслышке знаком с гигиеной. Линялая, многажды штопанная рубашка, штаны из крепкой ткани, жилет из оленьей шкуры, поверх которого накинут плащ с капюшоном, на ногах самодельные, но вполне пристойного вида башмаки; на поясе кошель, нож и римский меч…

— Ловок ты, приятель, — сказал наконец центурион. — А если я не отпущу преступников, что станется с добрым епископом?

— Его зарубят, как свинью, — холодно объяснил Руфиний. — А перед тем, думаю, ребятки с ним немного порезвятся.

— То есть?

— Ну, нам в лесу редко встречаются женщины. Сам понимаешь… Хотя в этом случае месть важнее похоти. Лично мне эта перезрелая груша противна.

Грациллоний едва совладал с приступом ярости, едва не вскочил и не схватился за меч.

— Ах ты, змеюка! — Руфиний поднял руку.

— Успокойся, — сказал он. — Я всего лишь предостерегаю, отнюдь не угрожаю. Будь моя воля, я бы с радостью запретил к нему прикасаться. Но мы же не в армии, верно? Багауды — свободные люди. Мы сами выбираем себе вождей и сами решаем, подчиняться им или нет. Мои ребятки вне себя от злости. Если они не получат обратно своих дружков — если ты казнишь их или велишь пытать, — я не смогу ничему помешать. Меня просто отодвинут, — он подался вперед. На латыни он говорил бегло, хотя и с сильным акцентом; грамматикой часто пренебрегал и использовал обороты, непривычные Грациллонию. — Мне и без того придется несладко, когда они узнают, что не получат никакого выкупа, кроме шестерых своих парней. В общем, на твоем месте я бы держался посговорчивее — если, конечно, этот святоша тебе так нужен.

Центурион мрачно усмехнулся.

— Я за него в ответе — так уж вышло, но мне он, по правде сказать, совсем не нужен. Если ты заупрямишься,

я вернусь к своим людям и скажу, что епископ сгинул без следа, — Грациллоний блефовал, прекрасно понимая, что присяга требует от него вполне определенных действий и что нарушить присягу он никогда не сможет. Но вожаку бандитов о том знать совсем не обязательно. — Подумай вот еще о чем. Вам придется бежать как можно дальше, чтобы замести следы, и как можно быстрее, пока до вас не добрались солдаты из гарнизона. А четверо наших пленников ранены слишком серьезно, чтобы выдержать такое испытание. Они изрядно обременят тебя, не говоря уже о добыче, которую вы захватили.

Руфиний засмеялся.

— Ловко! Что ж, ты меня убедил. Я надеялся на звонкую монету, но твоя взяла. — Он посерьезнел, но продолжал с прежним юношеским задором, который, казалось, никогда не оставлял его: — Давай договоримся так. Встречаемся на рассвете, причем твои люди останутся в лагере. Учти, мы — лесовики, нам не составит труда узнать, обманываешь ты нас или нет. Мы с епископом будем ждать в полумиле к югу отсюда. Я останусь с ним, чтобы прикончить его, если что-либо пойдет не так. Ты отпустишь четверых раненых и дашь им уйти. Потом двое твоих людей приведут двоих оставшихся. Можешь связать им руки, можешь вооружить своих мечами, только никаких дротиков. Мы сойдемся на дороге и обменяемся заложниками. Епископ ходит медленно, так что я отпущу его первым, но ты отпустишь наших, пока еще он будет рядом, чтобы я в случае чего успел подскочить и всадить кинжал ему в спину. Разумеется, если мы тебя обманем, ты с нами поквитаешься тем же способом. Потом мы скроемся в лесу, а ты вернешься в лагерь. Идет?

Грациллоний призадумался. Следовало как следует поразмыслить, ведь противник на редкость хитер.

— Твоим здоровым я не только свяжу руки, но и поведу их на веревках, — решил он. — Мы обрежем веревки, когда епископ подойдет к нам.

Руфиний снова рассмеялся.

— Заметано! Ты знаешь толк в делах, Грациллоний! Будь я проклят, если ты мне не по нраву.

Центурион не удержался от ответной улыбки.

— Разве ты и так не проклят? — Галл мгновенно утратил веселость.

— Для христиан я и вправду проклят. Но лично я думаю, что адское пламя, уготованное мне, будет похолоднее того, что ожидает всяких разных землевладельцев и сенаторов. Ты знаешь, кому на самом деле служишь?

В душе Грациллония всколыхнулись воспоминания. Центурион нахмурился.

— Уж лучше служить им, чем разбойничать. Я повидал немало разграбленных жилищ, обесчещенных женщин, детей и стариков, зарубленных ради забавы, чтобы со спокойной совестью давить гадин — будь они варвары или римляне.

Руфиний исподлобья посмотрел на собеседника и пробормотал:

— Похоже, ты не из здешних мест.

— Нет. Родом я из Британии, но последние два года провел в Арморике. Точнее, в земле озисмиев.

— По-моему, никто из багаудов так далеко на запад не заходил.

— Так и есть. Запад превратился в пустыню, только Ис устоял, но у него достаточно сил, чтобы дать отпор этим волкам в человеческом облике.

Руфиний выпрямился, его глаза изумленно расширились, в зрачках на миг отразился тусклый ореол светильника.

— Ис, — прошептал он. — Ты бывал там?

— Бывал, — признал Грациллоний. Инстинкт солдата подсказывал, что не следует открывать врагу более, чем тому необходимо знать. — Но теперь я здесь. И с тобой сражаться не собирался, как и те путники, на которых ты напал. Так что во всех своих потерях вини себя самого.