Галобионты
Шрифт:
Степанов никому не рассказывал о новых для него переживаниях. Однажды Сашка Александров сам завел разговор о Любаше.
– Помнишь Любу Тарчинскую? – спросил он, когда они пили чай на кухне у Степанова.
Антон едва не поперхнулся от неожиданности.
– Помню, – проговорил он, опуская глаза.
– Представь только, у нее завелся анонимный поклонник, – продолжал Сашка со смехом, не замечая волнения Степанова.
– Да? – только и сказал Антон, усердно размешивая сахар в чашке.
– Забрасывает бедняжку цветами и страстными письмами. Она уже не знает, как ей быть.
– Так ей это не по душе? – поинтересовался Степанов, стараясь
– Ну какой девушке будут не по душе цветы? – возразил Александров. – Она в растерянности, потому что не знает, кто ее атакует.
Антон молчал.
– Знаешь, – заговорил Сашка, – в этом, пожалуй, есть что-то зловещее.
– Почему?
– Любаша теперь на каждого парня из нашей компании смотрит с какой-то опаской и пытается угадать, кто же из нас и есть тот самый поклонник. Мне уже раз десять приходилось убеждать ее, что это не я.
– А почему она думает, что это кто-то из вас?
– Да она вообще не знает, что и думать! – воскликнул Сашка отхлебнув из своей чашки. – В том-то вся беда!
Степанов молчал.
– Пора бы этому ухажеру открыть свое инкогнито, – обронил Сашка, не глядя на Антона, безо всякого выражения.
Степанов оторопел, но не мог произнести ни слова. Впрочем, Александров словно бы и не ждал от него никаких слов. Сказав это, он тут же перевел разговор на другую тему. Антон Николаевич так и не узнал, догадался ли Сашка обо всем или просто рассказал ему о Любаше безо всякой задней мысли. Но, как бы то ни было, с этого дня Степанов решил изменить тактику. Он явился вечером к Любаше в институт. Долго слонялся у входа в ожидании конца лекций. Наконец на крыльце показалась Любаша, по-прежнему красивая, светящая. Антон подался было ей на встречу, но что-то удерживало его. Наверное, он так и остался бы стоять в глубине двора, неподалеку от цветочной клумбы, если бы девушка сама его не заметила. Она подлетела к нему с таким радостным видом, что его нерешительность мгновенно улетучилась.
– А ты что здесь делаешь? – спросила Любаша.
– Оказался поблизости, решил заглянуть сюда, предложить себя в провожатые.
– Это хорошо! – ответила Любаша, не столько удивленная, сколько обрадованная. – Я только попрощаюсь с подругами.
Они медленно брели по вечерним улочкам и говорили без умолку. Степанов не подозревал раньше, сколько в нем скрыто красноречия. Видимо, в присутствии Любаши в нем открывались какие-то новые позитивные грани. Это было прекрасно.
На прощанье Антон попросил разрешения встретить Любашу и на следующий день.
– Буду очень рада тебя видеть, – просто ответила она и скрылась в дверях своего дома.
… Они встречались долго. Степанов регулярно приходил к ней в институт, а вскоре стал вхож и к ней домой. Через полгода Антон сделал ей предложение, не надеясь на согласие. Любаша восприняла это как должное и без лишних слов согласилась. Ему казалось тогда, что он достиг величайшего счастья в своей жизни. Лишь спустя некоторое время Степанову открылись причины ее согласия. Их было несколько. Во-первых, Любаше льстило внимание столь талантливого и перспективного молодого ученого. Карьера Степанова уверено шла в гору. За короткое время он получил должность заместителя заведующего лабораторией. В аспирантуре ему прочили блестящую будущность. В научных журналах уже стали появляться заметки об уникальном направлении его исследований в области генетики. Степанов работал под руководством знаменитого профессора Мечникова, достигшего мировой известности. Ему повезло еще и в том, что Мечников
Во-вторых, Любаша была глубоко тронута глубиной чувства Степанова. Она как-то призналась ему, что никто никогда не выказывал такого благоговейного отношения к ней. Любашу огорчало, что ее частенько считают несколько поверхностной и даже легкомысленной. Один только Антон воспринимал ее всерьез.
Была и третья причина, самая главная и страшная. Но о ней Степанов узнал слишком поздно…
– Хозяин! – профессор вздрогнул, услышав голос Геракла.
– В чем дело? – Антон Николаевич поднял голову и встретился взглядом с помощником, дежурившим у гебуртационной камеры.
– Я просто хотел узнать, как вы себя чувствуете.
– Оставь меня в покое! – вскрикнул Степанов, побелев от злобы. – Я просил тебя следить за камерами, а не за моим самочувствием. Ясно?
– Ясно, Хозяин, – Геракл нагнул голову и отвернулся к пульту.
Степанов, бесцеремонно выдернутый помощником из глубины дорогих сердцу воспоминаний, все никак не мог успокоиться. Он встал, чтобы пройтись по лаборатории, но, почувствовав головокружение и тошноту, снова упал в кресло. Геракл, услышав это, вскинул голову, посмотрел на профессора долгим взглядом, но ничего не сказал.
Гул гебуртационных камер все нарастал. Степанов начал различать в этом равномерном гудении высокие звуки. По своему опыту он знал, что скоро должен раздаться пронзительный писк, возвещающий о полном окончании процесса.
Развалясь в своем глубоком кожаном кресле и зажав в зубах сигарету, Секретчик ознакомлялся с только что доставленными ему документами. Его люди постарались на славу: досье на профессора представляло собой довольно пухлую папку.
Степанов Антон Николаевич, 1943 года рождения, русский, родился в Москве, в семье рядовых инженеров. Окончил школу с золотой медалью. В 1961 году поступил в институт на биологический факультет, по окончании которого стал обладателем красного диплома. Уже в период студенчества показал себя талантливым и перспективным исследователем.
По окончании института поступил в аспирантуру, начал работу в лаборатории знаменитого профессора биологии Мечникова.
С черно-белой фотографии на Секретчика смотрел мужчина неказистой внешности. Редкие, зачесанные назад волосы, высокий шишковатый лоб с залысинами. Светлые, водянистые глаза, несколько оттопыренные уши. Тонкие губы, вытянутый подбородок.
Биография Степанова была очень интересной, хотя, в какой-то степени, типической. Профессор разделил судьбу многих выдающихся исследователей, которых принято называть непризнанными гениями.
Выдающийся ученый-генетик, удостоенный в 1978 году звания член-кора Академии Наук РФССР. В конце восьмидесятых годов он был близок к получению Нобелевской премии, однако интриги, которые плели его ревнивые коллеги, помешали этому. Завистники вменяли в вину Степанову его недостаточную преданность Партии, а также его связь с учеными из капиталистических стран. Действительно, Степанов опирался на изыскания коллег из США, Японии и других развитых капстран, работавших в той же сфере, что и он, рвался в загранкомандировки и вел себя во время них недостаточно корректно – с точки зрения сопровождавших Степанова лиц из Госбеза. Благодаря этому он очень быстро перешел в разряд неблагонадежных. Путь на Запад ему был отрезан.