Гамаюн — птица вещая

Первенцев Аркадий Алексеевич

Фрида Майер поздравила Николая, подарила ему саксонскую чашку и шелковый платок для невесты и изъявила желание быть крестной матерью их будущего ребенка.

В цехе тоже узнали о женитьбе; отнеслись запросто: затея нехитрая. Кто-то заранее поздравлял, кто-то подтрунивал, а в общем, каждый был занят своими заботами. Фомин ходил мрачный, и с ним в такие минуты лучше не заговаривать. После случая с Квасовым Фомин изменился даже внешне: стал суше и строже, редко появлялась на его лице улыбка. Ожигалов почему-то откладывал его отчет на бюро, и это тоже нервировал Фомина.

Личные судьбы складывались как-то независимо о воли коллектива и помимо его участия, и даже «красные свадьбы», устраиваемые

на таких заводах, как «АМО» и бывший «Дукс», все же только формально выражали заинтересованность коллектива. По-прежнему требовали план, и только план. Призывами пестрели стены. Все внимание было приковано к общественному труду; и в этом равнодушии общества к личной жизни людей была своя закономерность: техника по-прежнему решала все.

Но были родные в Удолине и Марфинька. Им, конечно, не безразлично. Полагалось бы спросить совета у родителей или хотя бы известить. Николай подумал и отказался от этой мысли. Если они приедут, то не одни, потянутся родственники. Селяне понимают толк в свадьбах, вот тут-то и осрамишься: не только накормить и напоить, посадить их некуда.

Сознавая, что поступает дурно, Николай все же решил ничего не писать родителям. А Марфинька? Третий день сестра на бюллетене: прихватила сверлом мякоть ладони. Рана была несерьезная, и Марфинька радовалась тому, что наконец-то может осмотреть Москву, побывать в парках и в Третьяковке. Там она долго стояла перед «Аленушкой» и «Неравным браком». Они ей понравились куда больше, чем казнь стрельцов и разные сражения и битвы.

Марфиньке хотелось повидать брата, ее тяготило чувство собственной вины перед ним. Сама она так и не сумела определить свою судьбу, плыла, как по течению, зажмурив глаза и стараясь ни о чем не думать, чтобы не было страшно. Встретилась она с братом будто случайно, подгадав час, когда он приходил в столовую пообедать перед ночной сменой. Она знала его любимый столик; за этим столиком она не раз обедала с братом и Жорой.

Николай, посадив возле себя Марфиньку, заказал два обеда по дополнительным, «ударным», талонам. По ним кормили лучше, давали мясо или рыбу.

— Я уже обедала, Коля.

— Еще раз пообедаешь. Ничего. Перебиваешься?

— Лучше стало. — И поспешила добавить: — Мама прислала картошечки. Хочешь, вам отделю?

— Спасибо, Марфинька. Только почему не мне, а вам?

Он с непроницаемым видом ожидал ее ответа. А она, просияв от того, что наконец-то он назвал ее по-прежнему Марфинькой, повторила с улыбкой:

— Вам. Я знаю все, Коля. Желаю вам счастья!..

Она потянулась и неловко поцеловала его в щеку.

— Ты ничего не писала домой? — спросил Николай.

Догадавшись, о чем он спрашивает, Марфинька ответила:

— Ничего.

Официантка сразу принесла щи, рагу и со стуком высыпала на стол алюминиевые ложки и вилки.

— Когда будете уходить, приборы бросьте в ящик.

Марфинька ела с аппетитом, и Николай заподозрил, не голодает ли она.

— Деньги-то есть? — спросил он будто невзначай.

— Немного, — Марфинька смутилась. — Домой часть посылаю... Обещала нашим, когда отпускали.

— На, возьми. — Он сунул ей в руку смятые в кармане рубли.

— Тебе самому надо. — Она отстранилась. — Свадьба.

— Не будет ее, Марфинька.

— Не будет?

— Свадьбы — в твоем представлении. «Журавля» не будем водить.

— А! И верно. Зачем? Лишь бы любовь... — Она не удержалась, уткнулась в забинтованную руку, спина ее вздрогнула.

Николаю до слез стало жаль сестру.

— Не надо, Марфинька... — сказал он, проглатывая комок, внезапно подкативший к горлу.

— Не каждому сразу счастье. — Она подняла свое милое, дорогое с детства лицо, растерянное и обиженное.

Сирена утробно завыла, призывая

в цехи. Николай обнял сестру, прикоснулся губами к ее голове.

— Образуется... — Марфинька страдальчески закусила концы платка. — Не волнуйся за меня, Коля. Ты нашел... И я не потеряю... Нет...

Мысли о Марфиньке не оставляли его и по приходе в цех. Его сразу же вызвал сменный начальник цеха молодой инженер Костомаров и, внимательно приглядываясь, будто видел Николая впервые, поручил ему подняться в сборочный цех и выяснить характер предъявляемых претензий.

— Они упрекают нас, будто мы засылаем им некачественные детали и сборщикам приходится доделывать.

Сменный начальник вручил Николаю специальный жетон для допуска в засекреченный цех окончательной сборки. Николаю еще не приходилось бывать там.

Такое поручение было приятно, но вместе с тем он понимал: по-видимому, осторожный молодой инженер не хочет ссориться с Фоминым и посылает его. Фомин иногда сплавлял в цех сборки недостаточно отработанные детали: «А что вы хотите? Станки-то разболтанные. Не в аптеке на весах. А потом, гляди «синьку», видишь, какие допуски и припуски? Из рамок не выхожу». Чертежи предусматривали максимальные возможности для допусков и припусков, но в практике механической обработки рекомендовалось пользоваться минимальными, и тогда приборы не нуждались в дополнительной пригонке и могли частично идти по самодвижущейся ленте. Но конвейер работал с перебоями по вине механического цеха. Часть этих сведений сообщил Костомаров, основное было известно Николаю и раньше: не раз их упрекали сборщики. В общежитии это наболевший вопрос чуть ли не с криком обсуждался Саулом и Кучеренко, работавшими в сборочном цехе. Недавно назначенный Костомаров не случайно послал Бурлакова: это ему посоветовал Ожигалов.

— Вы только не подумайте, что мы перепроверяем, — почему-то решил предупредить Костомаров уже в последнюю минуту, когда были рассмотрены чертежи, составлен список предъявленных рекламаций и стеснительная девушка в очках, недавняя выпускница московского института, подытожила цифры. — Кстати, вы давно знаете товарища Ожигалова?

Бурлаков резко обернулся, покраснел.

— При чем тут товарищ Ожигалов?

— Нет, нет, в данном случае ни при чем... Но однажды он расспрашивал о вас. И я догадался, что вы с ним близко знакомы. — Костомаров посмотрел на кавалерийские штаны Николая, обшитые кожаными леями. — Вы не служили вместе с ним в армии?

— В армии? Нет. — И, решив огорошить инженера, сказал: — Я служил в армии с Квасовым. Вероятно, вы знаете его?

— Еще бы... Еще бы!..

Как бы то ни было, а задание необходимо выполнить безукоризненно. И, направляясь в сборочный цех, Николай возвращался мыслями к Марфиньке. Вот ему недосуг толком разобраться в жизни сестры, помочь ей, ему некогда подумать о родителях, вместо писем — куцые строчки на бланке денежного перевода. В последнее время и о переводах забыл... А вот механические существа — приборы — находятся под неусыпным наблюдением тысяч людей. Им отдается львиная доля сил, как физических, так и духовных. Из-за них тянут, закатывают выговоры, ради них произносятся речи, клятвы, обещания, ведется соревнование. И попробуй кто-нибудь забыть об этих всепожирающих чудовищах, казалось бы, бесстрастно мерцающих своими отшлифованными гранями! Ради них добывают золото, выписывают специалистов из-за границы, и те бросают насиженные места, расстаются с привычками, с родственниками и отправляются на чужбину создавать механизмы. Из-за них произошло несчастье со Шрайбером; и еще неизвестно, чем кончится неравный поединок честного старого немца с разразившейся бедой... Сколько событий свершается из-за приборов — это знает, быть может, только Гамаюн — железная вещая птица...