Гамаюн. Жизнь Александра Блока.
Шрифт:
Непоследовательность? Да, конечно. Что ж, и Блок при всей своей разборчивости и строгости отношения к людям бывал непоследовательным. Чулков с его богемными наклонностями, что называется, пришелся ко двору в те годы, когда Блок учился топить свою душевную боль и тревогу в стакане вина. Потом он даже изобрел понятие: «дочулковыванье жизни».
В августе 1907 года Блок писал Чулкову, решительно отрекаясь от «мистического анархизма»: «Я прежде всего – сам по себе и хочу быть все проще». Вот это и было главным и решающим. И, конечно, вовсе не убогий мистический анархизм,
3
Среди новых журналов самое заметное место заняло «Золотое руно». Это была дорогостоящая затея младшего отпрыска знаменитой династии Рябушинских. Выходцы из кондового старообрядческого купечества, Рябушинские выдвинулись в первый ряд всероссийских воротил. Старшие братья зашибали миллионы, а младшему – Николаю – была предоставлена для шика и близира роль мецената. Рыжий, цветущего здоровья, самодовольный и самоуверенный человек, он и сам, под псевдонимом Н.Шинский, баловался искусством – малевал картины в новомодном духе, пописывал декадентские стишки.
Издание журнала, посвященного искусству и литературе, было поставлено с крупнокупеческим размахом. «Золотое руно» должно было заткнуть за пояс не только скромные по внешнему облику «Весы», но и богато издававшийся в свое время «Мир искусства». Первый же номер «Руна», появившийся в январе 1906 года, ошеломил публику неслыханной роскошью: тетрадь альбомного формата, дорогие автотипии и гелиогравюры, прикрытые особо выделанной шелковой бумажкой, параллельные переводы русского текста на французский язык (достаточно дурной). Подписчикам журнал доставлялся в футлярах с золоченым шнуром и нарядной блямбочкой.
Наиболее близко к журналу стояли молодые художники из группы «Голубая роза». К участию были привлечены и все сколько-нибудь видные писатели модернистского толка. В их числе, конечно, и Валерий Брюсов. Оберегая свои права признанного лидера новейшей литературы, он сразу же вознамерился прибрать к рукам литературный отдел нового журнала. С этой целью он принял непосредственное участие в редактировании первых книжек «Золотого руна».
Однако вскоре он бурно поссорился с Рябушинским, который осмелился, как рассказывает А.Белый, «просунуть нос в компетенцию Брюсова». Властный и нетерпимый Валерий Яковлевич в таких случаях спуску не давал. Он немедленно ушел из «Золотого руна», но настоял, чтобы Андрей Белый остался в журнале в качестве его преемника, «дабы туда не внедрились враги».
Рябушинский даже предложил Белому стать официальным редактором литературного отдела. Тот согласился, но, по инспирации Брюсова, предъявил издателю «ультиматум» – предоставить ему как редактору полную свободу действий.
Пока шли переговоры, Рябушинский – субъект вздорный и бестактный – грубо оскорбил мелкого литератора-символиста А.Курсинского, временно исполнявшего обязанности редактора. В результате, как писал Брюсов в Петербург Федору Сологубу, «выяснилось окончательно, что отношение Рябушинского к своим сотрудникам и к писателям вообще таково, что исключается возможность участия в его журнале для людей, себя уважающих».
Белый послал Рябушинскому резкое письмо – «с вызовом: с него достаточно чести журнал субсидировать; он самодур и бездарность, не должен в журнале участвовать». Вместе с Брюсовым и Белым, в знак солидарности, с «Золотым руном» порвали Мережковский, 3.Гиппиус, М.Кузмин,
Из газетной хроники тех дней известно, что Рябушинский, «тщетно разыскивая» писателя, который принял бы на себя ведение литературного отдела, обращался к Леониду Андрееву и Борису Зайцеву, но «ответ писателей был неизменно один: Н.Рябушинский должен вверить издание журнала редакционному комитету, сам же фактического участия в идейной стороне журнала не принимать». Самолюбивый меценат такого условия не принял.
Тем более неожиданным для литературной публики было короткое извещение, появившееся в апрельской книжке «Золотого руна» за 1907 год: «Вместо упраздняемого с № 3 библиографического отдела редакция „Золотого руна“ с ближайшего № вводит критические обозрения, дающие систематическую оценку литературных явлений. На ведение этих обозрений редакция заручилась согласием своего сотрудника А.Блока, заявление которого, согласно его желанию, помещаем ниже».
В заявлении Блока сказано: «Редакция „Золотого руна“ поручила мне сложное и ответственное дело… Для того чтобы успеть отметить своевременно все ценное, я намереваюсь объединить в каждом из первых очерков maximum того, что мне представляется возможным объединить».
Осуществлением этого плана и явился обширный цикл литературно-критических и публицистических статей Блока, помещенных в «Золотом руне»: «О реалистах», «О лирике», «О драме», «Литературные итоги 1907 года», «Три вопроса», «О театре», «Письма о поэзии», «Солнце над Россией», «Народ и интеллигенция», «Вопросы, вопросы и вопросы». К ним примыкает статья «О современной критике», которая по случайным причинам появилась не в «Руне», а в газете «Час».
И извещение редакции и заявление Блока вызвали общее изумление. Блок пользовался в модернистской литературной среде репутацией талантливого поэта, но и только. Хотя время от времени он и выступал в качестве литературного критика, резонанс этих его выступлений был невелик. Ничто, казалось бы, не давало ему права на роль литературного судьи, уставщика, которую охотно брали на себя Брюсов, Белый, Вячеслав Иванов.
История приглашения Блока в «Золотое руно» документально не прояснена. Известно только, что в апреле 1907 года он побывал в Москве и в общей форме договорился с Рябушинским о «критических обозрениях». Окончательно условились в начале мая. Кроме гонорара Блоку было положено ежемесячное «жалованье», – он просил пятьдесят рублей, прижимистый купчина согласился на сорок. Ни о каком контроле со стороны издателя не было и речи. Блок согласился писать обозрения на началах полной независимости. Об этом сказал он сам в письмах к Белому. Об этом говорит и самый характер его статей: все они явились вызовом вкусам и мнениям символистов, к каким бы фракциям они ни принадлежали. В них с наибольшей полнотой сказалось то, что именно отделило Блока от остальных символистов.
По иронии судьбы тревожные раздумья поэта о России, народе и интеллигенции, общественном назначении искусства и гражданском долге художника появились на страницах журнала, предназначенного служить цитаделью купеческого эстетизма. Конечно, мало кто в России мог своевременно услышать Блока с этих раззолоченных страниц.
О том, какие мысли владели Блоком, когда он уславливался с Рябушинским, видно из беглых заметок, занесенных в записную книжку 20 апреля 1907 года, в вагоне, увозившем его из Москвы.