ГАМБИТ МАККАБРЕЯ
Шрифт:
— Скорее, «Марше де Пюс» [28] для богатых, — ответил я, — но общее представление у тебя верное. Почти любой таксист знает дорогу — это почти фарлонг. [29] Слишком много на чай не давай. Ни в чем себе не отказывай. А я, наверное, схожу к себе в банк.
Туда я и отправился — пешком, поддержания здоровья ради. Путешествие включало в себя переход по самым китайским регионам Сохо — по причинам, кои я собираюсь прояснить в свой черед, — и там мне выпало заглянуть в окно некоего ресторана, особо приличного на вид. К моему изумлению, внутри сидела Иоанна, увлеченная беседой с дородным господином, похожим в аккурат на владельца подобного заведения. Меня Иоанна не видела.
28
Блошиный
29
Фарлонг — 1/8 часть мили, 201 м.
Надо сказать, вы можете и не быть прирожденным невротиком, чтобы занервничать при виде своей молодой жены за беседой с ресторатором из Сохо, когда оная жена заверила вас, что направляется за покупками на Бонд-стрит, равно как и необязательно быть ревнивым или подозрительным мужем, чтобы ощутить позыв любопытства касательно предмета, который поименованная жена может обсуждать с поименованным ресторатором. То есть у меня имеются бумаги, доказывающие, что Иоанна — моя верная и любящая супруга; мне было дадено слово, что она отправляется на Бонд-стрит лихо торговать себе дикую норку и прочее, а даже лучший друг ресторатора из Сохо вынужден был бы признать, что он, ресторатор этот, — в той же мере китаец, в какой китайцы — все подобные рестораторы, даже в Сохо.
Молю вас, ни на миг не подумайте, что мне не нравятся китайцы; кое-кто из лучших моих друзей разукрашивает нашу жизнь свиными ребрышками под устричным соусом, не говоря уж о кусочках утки, спеленатых блинчиками. Нет, обеспокоила меня известная неправильность такой ситуации — неправильность, внедрившая чересчур знакомое неприятное подергивание в подошвы моих ног. Иоанна, изволите ли видеть, отнюдь не лгунья в том смысле, в каком лгуньи обычные жены. Хотя мое знакомство с нею до сего момента было кратким и бурным, у меня сложилось мнение, что она слишком богата, слишком самоуверенна, слишком, наконец, умна, чтобы в делах повседневных прибегать ко лжи.
Почему же она тогда не на Бонд-стрит, как гласила реклама, не корябает свое имя на Дорожных Аккредитивах и не сгребает изумрудные парюры и прочее?
Сделал я то, что делаю всегда, если меня обуревают сомнения, — протелефонировал Джоку.
— Джок, — сказал я, ибо, видите ли, таково его имя. — Джок, вы по-прежнему друзья с тем грубым, уродливым глухонемым ночным сторожем того издательства на Сохо-сквер?
— Ну, — лаконично ответствовал Джок.
— Тогда седлай свой замечательный мотоцикл, Джок, забирай этого своего крепкого глухонемого друга и доставь его на Джерэд-стрит. Он должен войти в ресторан под названием «Сунь Хунь Чань» и заказать себе простую и питательную трапезу. Выдай ему на это несколько денег, ибо я уверен, что издатели в смысле наличных держат его на коротком поводке. Оказавшись в ресторане, он должен последить — но сдержанно — за красивой блондинкой, которая называет себя миссис М., — да, за той, на которой я давеча женился, — при этом используя все свои навыки чтения по губам. Она будет беседовать с дородным китайским джентльменом; мне не терпится узнать, о чем.
— Ну, мистер Чарли.
— И поспеши, Джок, прошу тебя.
— Рев слышите? Это уже мы за углом.
Я вернул трубку в исходное любезное положение и озадаченно потрусил к себе в банк. Это не настоящий мой банк, где я храню овердрафт, это банк, который я называю Своим сберегательным. Он даже не является Сберегательным банком в обычном смысле этого обозначения: это помещение давней и уважаемой лавки самого ученого продавца гравюр и офортов в Лондоне, древней личности, невзлюбившей меня по причинам, коих я не постигаю. Своим сберегательным банком я называю это заведение вот почему: у меня есть крупный, богато изданный том под названием «Полное собрание офортов Рембрандта ван Рейна». Все офорты, что когда-либо офортовал Р. ван R, воспроизведены в нем один в один, да так изумительно, что трудно поверить, будто это не оригиналы. Более того, эти иллюстрации — «наклейки», то есть напечатаны отдельно и лишь слегка приклеены к странице за один край. Когда у меня в кармане заваливается несколько лишних пенни — тех пенни, которыми мне не хочется повергать в смятение милого сборщика налогов, я направляю свои стопы к упомянутому торговцу гравюрами и покупаю у него офорт Рембрандта. Разумеется, настоящий — другими он не торгует. Приобретение это занимает некоторое время, поскольку он — честный, изволите ли видеть, человек, а честные люди могут себе позволить не отступать от подлинной цены. В отличие от некоторых, кого я мог бы тут поименовать.
Приобретши вышепомянутый офорт, я ковыляю домой, выдираю соответствующую иллюстрацию
По такому поводу древняя личность в лавке неохотно признала, что у нее сейчас имеется довольно-таки отменный второй корректурный оттиск «Трех деревьев» почти без полей, и одарила меня тем взглядом, которым торговцы искусством оделяют вас, будучи убеждены, что рассматриваемое произведение вам не по карману. Я тем не менее до неприличия изобиловал деньгами после своих американских выходок и пренебрежительно бросил, что вообще-то намеревался приобрести первый оттиск на веленевой бумаге. Личность напомнила мне, что такового существует всего один образчик, и тот содержится в альбоме Сэмюэла Пеписа, [30] хранящемся в Библиотеке некоего места под названием «Колледж Магдалины», что располагается в городке, именуемом Кембридж и знаменитом нездоровыми учеными мужами и перепончатолапым крестьянством. Сорок минут спустя он передал мне офорт и вручил стакан неожиданно пристойного хереса, а я расстался с пачкой вульгарных банкнот крупного достоинства. Над самым большим шкафом с офортами у личности висела скрижаль красного дерева с высеченными в ней словами одного из моих любимейших писателей — Псалмов, XX: 14: «"Дурно, дурно", говорит покупатель, а когда отойдет, хвалится». [31] Стоило мне шаткой походкой побрести прочь, ворча себе под нос, как личность обратила на нее мое внимание.
30
Сэмюэл Пепис (1633–1703) — английский государственный деятель, оставил после себя знаменитый дневник.
31
В действительности — Притчи, 20:14.
— Есть писатель и получше, — прорычал я в ответ, — и зовут его Псалмы, XV1II:20. И вот он говорит: «Кто спешит разбогатеть, тот не останется ненаказанным». [32] — Мне показалось, что тут-то я его и поймал, но личность благожелательно осведомилась, кого из нас я имел в виду. Выиграть невозможно, понимаете? Просто невозможно. Обычные торговцы искусством в свободное время — люди из плоти и крови, но честные продавцы офортов — совершенно другая порода.
32
В действительности — Притчи, 28:20.
Вот вам то, что мы, ученые, называем экскурсом. Ежели вы честный человек, следующие страница-две никак не представляют для вас ни малейшего интереса. Вы честный человек? Уверены? Хорошо, тогда обратитесь к стр. 214, поскольку эта часть посвящена описаниям того, как люди распоряжаются денежными суммами, ранее принадлежавшими другим людям.
Изымать крупные штуфы денег у других людей, как мне рассказывали, — довольно несложное действие для тех, кто физически силен, храбр и не мучается кошмарами, если приходится бить людей по голове или же иными способами нарушать закон. Вводить их в фискальную систему вновь на свое собственное имя — до крайности другое дело. Рассмотрим несколько примеров, начиная с самого дна.
(A) Обычный негодяй-простак, чья единственная задача — умыкнуть автомобиль для побега перед самым событием, а после — стереть с него отпечатки, или «пальчики». Он получает, быть может, какие-то 500 «лошадок» старыми однофунтовыми купюрами и, презрев предостережения старших, разбрасывается ими по местному пабу, угощая выпивкой всех и каждого. Мальчики в синем забирают его в течение 72 часов и любезно просят сообщить имена этих старших. Он им не говорит — не из соображений воровской чести, а потому, что старшие были сообразительны и поостереглись вверять ему свои имена. Для негодяя-простака дело принимает неважнецкий оборот, поскольку легавым нужно тщательно удостовериться, что он этих имен действительно не знает. И, оказавшись наконец перед лицом магистрата в полицейском суде, он часто бывает утомлен.