Гамиани, или Две ночи сладострастия
Шрифт:
— Замолчите! — задыхаясь от волнения, закричала Фанни.
— Разве это не прекрасно, быть молодыми и сильными, гореть от любви, дрожать от наслаждения, источать сладострастное благоухание, ощущать всем существом друг друга, сливаться и телом, и душой и, наконец, испытать восторг этого соединения — апофеоз любви и счастья! О, моя Фанни, это небо, рай, нирвана…
— О, какие воспламеняющие слова! И я уже вас слушаю, на вас смотрю. Ваши глаза — они приворожили меня, я гибну. Пощадите меня! Я не выдержу больше, я так слаба. Какую власть вы имеете надо мной! Ваши слова, как смертоносный яд, поразили меня всю. Вы завладели моей душой, моим сердцем, моим телом… Я… я тебя люблю… боюсь… нет, люблю, люблю!..
— Люблю… о, это святое слово! Я готова слушать его бесконечно. Говори же, моя любовь! — Грудь графини тяжело вздымалась, ее уста извергали бессвязные слова, ее глаза пожирали Фанни. Она была божественна в этом
— Да, да, — повторяла Фанни как бы в забытьи, — я люблю тебя, я хочу тебя! Я так долго ждала тебя… Боже, наконец-то мы вместе!
— Вместе… — с нежностью произнесла Гамиани, гладя длинные волосы своей подруги. — Какие у тебя роскошные волосы! Они будто из чистого золота. Какое наслаждение вдыхать их тонкий аромат, прикасаться к ним… О, как ты прекрасна…. — Гамиани обняла девушку и быстрыми поцелуями стала покрывать ее лицо, руки, тело. Фанни самозабвенно отвечала на эти почти целомудренные ласки. Но постепенно женщины распалились, поцелуи становились все более страстными, объятия все более жаркими. Перестав себя сдерживать, они увлеченно дарили друг другу самые изощренные ласки, и каждая старалась превзойти свою подругу. Они то резко бросались друг на друга, то утомленно разжимали свои объятия. Какая-то неистовая гармония была в переплетении этих совершенных тел. Позы и движения сменяли одно другое в стремительном калейдоскопе. Жажда наслаждения, стремление получить удовлетворение пробуждали в них чудовищные силы, заставляли непрерывно искать новые необычные положения. Они отдавались друг другу с такой пылкостью и самозабвением, какие возможны только у натур по-настоящему страстных и ненасытных. Это было незабываемое зрелище, и я не мог оторвать от него глаз…
Очи вакханок горели неугасимым пламенем, дрожащие губы сливались в страстных поцелуях. Я слышал, как вздох, вырвавшийся из груди одной женщины, тут же срывался с губ другой. Но вот они сжали друг друга в последнем судорожном объятии, послышался яростный стон, и все затихло…
— Как я была счастлива! — спустя несколько минут произнесла Гамиани.
— Мне было так хорошо…, — отозвалась Фанни, и ее тело вытянулось в сладкой истоме.
— Никогда раньше мне не приходилось испытывать такого наслаждения, — продолжала графиня, — я была на вершине блаженства. Фанни, любовь моя, мы никогда не расстанемся с тобой, никогда! — с этими словами Гамиани порывисто обняла подругу, потом отстранила ее и пристально на нее посмотрела. Фанни ответила ей взглядом, полным всепоглощающей любви. За все время нашей связи я не был удостоен таким взглядом; никогда, даже в самые счастливые минуты, Фанни не смотрела на меня с такой любовью. Боль сжала мое сердце…
Между тем губы женщин слились в страстном поцелуе, и они снова предались страстным утехам. Лицо Фанни горело вожделением. Гамиани в забытьи шептала нежные слова. Блуждающий взор графини выражал такую безумную страсть, что я затрепетал от внезапно охватившего меня желания. Как мне хотелось разделить с этими сладострастницами восторги любви! Но стена разделяла нас, стена, воздвигнутая женской судьбой…
В этот момент я напоминал себе разъяренного самца, мучимого похотью, жаждущего удовлетворения, но обреченного лишь пожирать глазами самку через решетку своей клетки и бессильного преодолеть эту преграду. В тупом оцепенении я смотрел из своего убежища на безумствующих женщин, и страстное желание мучило меня, с каждым мгновением оно все глубже поражало мою кровь и мозг. Мне казалось, что мои нервы, натянутые до предела; вот-вот порвутся. Прерывисто и гулко билось сердце. Я дышал, судорожно открыв рот, часто и жадно, будто испытывал недостаток воздуха. Рассудок стремительно покидал меня. Обезумев, я зажал в кулак символ своей мужской силы и бешено тер его между судорожно сжатых пальцев, пока он, затрепетав, не исторг пульсирующую струю огненной жидкости. Я не испытал никакого наслаждения. Я был разбит и опустошен. Веки мои отяжелели, голова, будто налитая свинцом, безвольно поникла на грудь. Мне хотелось закрыть глаза и забыться, но жадное любопытство заставило меня подняться и вновь занять наблюдательный пункт, который я так бесславно покинул.
Из-за стены до меня доносились страстные вздохи и стоны. Но то, что я увидел, позволило дьяволу вновь обуять меня. Руки бессознательно потянулись к моему безжизненному приапу, стараясь вернуть ему его утраченные силы. Я был смятен и раздавлен. Мои трибады сплелись бедрами и бешено терлись друг о друга. Они предавались этому занятию с таким рвением и с такой силой сжимали друг друга в объятиях, которую может дать женщине только близость сладчайшего из наслаждений. Можно было подумать, что они хотят растерзать друг друга, так судорожно были напряжены их мышцы и так стремительны были их прерывистые движения.
— А-а…
— Я так устала, — томно произнесла Фанни, — у меня все болит, но зато какое это наслаждение!
— Чем больше усилий мы тратим, чем труднее путь к блаженству, тем сильнее и пленительнее наслаждение, которое нам удается испытать, — сентенционно заметила Гамиани.
— И я его испытала! — воскликнула Фанни. — Никогда я еще не чувствовала такого счастья! Я даже не знаю, сколько оно длилось: вечность или мгновение. Я будто приняла огромную дозу эликсира любви. Даже самое сильное воображение не способно воссоздать такое блаженство, и никакими словами не опишешь этого. Теперь я могу с уверенностью сказать, что я испытала настоящее наслаждение. Но ты, Гамиани, как ты искушена в этом! Твоя неистовая страсть и изощренная фантазия меня порой пугают. В этом слишком мало человеческого. Иногда я даже спрашиваю себя, уж не дьявол ли ты, принявший облик прекраснейшей из женщин? Одна природа не может научить нас всему этому. В том, что мне довелось испытать с тобой, есть что-то сверхъестественное.
— Боже, до чего ты еще наивна, моя девочка, — рассмеялась Гамиани, — вот ты уж действительно поражаешь меня! Едва испытав настоящее наслаждение, едва приобщившись к могущественному и великому клану трибад, ты проявила столько искусства, такую страсть, на которую не способны даже самые искушенные женщины, и при этом еще удивляешься, каким это образом женщина, обладающая огромным опытом, знает и умеет больше тебя. Мне самой кажется странным, как такая наивная девушка, обладающая столь невинной душой, может быть в то же время так порочна. Что же, видно придется несколько просветить тебя. Не могу же я допустить, чтобы мой безукоризненный и обладающий столь богатыми практическими навыками партнер был так беспомощен в вопросах теории. Но сначала обними меня. Вот так! А теперь слушай. Сейчас я расскажу тебе о моей жизни в женском монастыре, куда, как тебе известно, я убежала, вырвавшись из слишком страстных объятий моей любезной тетушки и ее очаровательных друзей. Быть может, мой рассказ поможет тебе лучше узнать меня, да и себя тоже.
Глава 6
Часто в мыслях своих люди обращаются к прошлому, как будто ответ на вопрос «что было?» включает в себя и ответ на вопрос «что будет?». Случается, что в прошлом люди находят объяснение настоящему, но будущее, что скрывает оно в своей загадочной неопределенности? Самое далекое прошлое для нас ближе самого близкого будущего. Нам не дано знать, что случится через мгновение, но зато нам хорошо известно, что было столетие назад. Так что я буду говорить о том, с чем я достаточно хорошо знакома, — о своем прошлом. Жизненный путь, каким бесконечным он нам кажется, когда мы, падая от усталости, идем без цели и надежды! Но каким ничтожным выглядит расстояние, пройденное нами, когда мы оглядываемся назад…
Жизнь в монастыре казалась мне райской, после того, что мне пришлось пережить в доме своей тетушки. Послушницы радушно приняли меня в свою семью, и хотя особой близости у меня с ними не возникло, обращались они со мной очень дружелюбно. Особенно хорошо относилась ко мне мать настоятельница, чье расположение мне удалось завоевать с первых же минут появления в монастыре. Полюбив меня за мой острый и проницательный ум и кроткий нрав, она часто советовалась со мной относительно монастырских дел, которые приносили ей немало хлопот. При всякой нашей встрече она ласково и приветливо мне улыбалась, и всегда у нее для меня находились чуткое слово или веселая шутка. В свою очередь, я сильно привязалась к своей старшей подруге и охотно делилась с ней сомнениями, тревогами, радостями и огорчениями, планами на будущее. О чем только не разговаривали мы с ней! Мать Иоанна — таково было имя настоятельницы, несмотря на строгий монастырский устав, не отказывала ни себе, ни сестрам в маленьких плотских радостях. Она охотно и с заметным удовольствием ела скоромное, не был наложен запрет и на спиртное. Сквозь пальцы смотрела она и на увлечение многих из нас светскими романами. И лишь в одном мать Иоанна была непримирима — в отношении к мужчинам. Она ненавидела их, и эту ненависть старалась внушить мне. Надо сказать, что это ей удалось далеко не в той мере, в которой она хотела, пожалуй, она достигла даже обратного эффекта: кроме вполне естественного для девушки моего возраста интереса к сексуальным проблемам, она пробудила во мне несколько повышенную чувствительность.