Гамлет шестого акта
Шрифт:
Отец Доран расхохотался. Мистер же Коркоран вздохнул.
— Будем, однако, дальновидны и предусмотрительны. Этот господин не оставит попыток предложить мне свою… — он содрогнулся, — любовь. Чёрт его знает, на что этот тип может оказаться способен… нет-нет, — заметив изумлённый взгляд священника, рассмеялся мистер Коркоран, — осквернить себя я ему и сам не позволю, успокойтесь, но просто, молю, будьте поблизости. Возможно, сорвусь и я. Оттащите меня, если увидите, что самообладание изменяет мне. Я не всегда бываю джентльменом — недостаёт выдержки.
— Вам уже предлагалось подобное? — осторожно поинтересовался мистер Доран.
— Случалось. Я заметен. Кроме того, судьба свела меня с одним из таких — близко. Они — люди, и как все люди, разнятся. Арчибальд… Я сам выделил его из толпы — у него
— Вы говорите о нём в прошедшем времени?
Мистер Коркоран улыбнулся.
— Арчибальд жив. Я много сил положил, уверяя его, что у него есть силы это перенести. Сфера духа, стезя интеллекта не были закрыты для него. Научил аскетике. Сегодня он работает — и весьма продуктивно. О нём говорят, что он пожертвовал всем ради науки. На самом деле — он пожертвовал похотью ради чести. Достойный выбор. Но это Человек. А это… — мистер Коркоран поежился, — он даже не задумывается, что творит. Надеюсь, его пронесёт основательно. Ужинать он, думаю, не будет.
Учёный оказался прав в своих предположениях. Мистер Нортон, пожаловавшись на недомогание, не явился на ужин. Не пришёл он и на партию в вист, на которую был приглашён мистером Стэнтоном. Он вообще в тот вечер никого не обременил своим присутствием. Мистер же Коркоран, смеша мистера Дорана, выражал сожаление, что не может провести наблюдения за перистальтикой кишечника мистера Нортона: это было бы интересно и поучительно, и обогатило бы науку.
Утром следующего дня мистер Коркоран юркой белкой выскочил с ботанизиркой и охотничьей сумкой из своих апартаментов и торопливо направился к Лысому уступу, миновал топь, и углубился в лес. Вернулся к обеду, и тут же узнал от отца Дорана, что действие его дьявольской смеси кончилось — мистер Нортон был на завтраке и даже съел что-то, хоть и был каким-то зеленоватым. Мистер Коркоран пробормотав, что даже девятидневное чудо длится только девять дней, развёл руками. Обед велел подать себе в гостиную, но когда вместе с мистером Дораном вышел из дома, направляясь по лестнице, ведущей с террасы, вниз, на ступенях его снова ждал мистер Стивен Нортон.
Глаза мистера Коркорана не потемнели — их чернота не допускала этого, но лицо напряглось свинцовой тоской. Мистер Нортон извинился, что его вчерашнее недомогание помешало назначенной встрече. Коркоран склонил голову на полдюйма, давая понять, что принимает его извинения и двинулся к садовой галерее, вынуждая Стивена идти следом. Оставшийся на лестнице отец Доран, подумав мгновение, обошёл галерею с той стороны, где заросли лигуструма отделяли искусно сделанные садовником альпийские горки от колонн, и вышел на голоса, присев на скамью у клумбы. Он не верил в опасность этой встречи. Гениальный артист, святой или пройдоха, этот человек способен был за себя постоять, и мистер Доран уже давно понял это. Он видел говорящих, слова улавливал, к тому же по жестам мистера Нортона ему не составляло труда понять, о чем шла речь.
Коркоран же вяло слушал.
— Я - inverti. Вы должны понять меня, Кристиан… Я полюбил вас раньше, чем увидел. Едва я услышал ваш голос в «Атенеуме», понял, что моя душа принадлежит вам. Но, увидев вас, был потрясен. Вы стали моим Богом, моим смыслом, моей любовью. Я видел ваше лицо по ночам в путаных снах, а днём моя рука неосознанно чертила ваш профиль на листах бумаги, потом я потерял
— Дорогой Стивен, ваши слова льстят мне, — резко произнёс мистер Коркоран, хотя, справедливости ради следовало заметить, никаких следов польщенной растроганности на его лице заметно не было. Он, похоже, едва скрывал бешенство. — Тем не менее, если мы от любовных признаний сразу перейдем к делу — то чего вы от меня хотите? Вы не можете не понимать, что я не имею ненормальных плотских склонностей. Допустить, чтобы кто-то, какие бы цветистые слова он не говорил, вторгался в мою задницу — я не смогу никогда, это ниже моего достоинства. Есть позы, в которых мужчина раз и навсегда перестаёт быть мужчиной. Я не могу понять, как после этого мне называть себя джентльменом. Если же вы предлагаете использовать вас в качестве женщины — тому тоже есть во мне неодолимое препятствие. Я считаю свое тело — храмом Бога Живого. Если мне случается использовать собственную руку для самоуслаждения — я не ем после два дня, в наказание за то, что моя похоть пересилила меня. Я — господин себе, и никто, кроме Господа, не будет управлять мной. Но если я позволю своему богодарованному органу любви вторгнуться в вашу задницу, поймите, Стивен, — мне придётся отказаться от пищи навсегда…
— Вы издеваетесь! Вы не хотите понять… — мистер Нортон задыхался.
— Ну, почему? Стараюсь… если вы готовы, не приближаясь ко мне, обожать меня на расстоянии, — это я пойму. И даже дозволю. Если ваша любовь чиста — любите меня как брата… с трех ярдов.
— Но вы просто не можете себе представить это наслаждение! Не испытавший — не понимает. Ни одна женщина не даст вам такого счастья, ведь я понимаю, что услаждает мужчину, я…
— Нортон, угомонитесь. Почему подобные вам всегда начинают с красивых слов и моментально скатываются в задницу? — взгляд мистера Коркорана злобно блеснул, — Я никогда не позволю вам опоганить меня. По убеждениям я консерватор, но могу временами проявить и либерализм. Я готов согласиться, что для людей, подобных вам, можно сделать исключение. Вы можете реализовывать вашу похоть с себе подобными. Но у вас нет права притязать на меня. У вас — похоть, у меня — чувство собственного достоинства. Я не поступлюсь им даже ради своей похоти, что же говорить о вашей-то?
— Пока не испытаешь этого удовольствия, не достигнешь подлинной мужественности. Когда я встречаю обычных мужчин, я знаю, что они познали только половину любви!
— А вы уверены, что я жажду подобного познания? Нортон, овладев женщиной, к которой меня влекло, я пресытился за десяток минут. Зачем же мне овладевать мужчиной, который, к тому же, ничем прельстить не способен? Меня так много, что мне не нужна ничья любовь, кроме Божьей, — в вас же просто нечего полюбить. Что до «удовольствия»… Я понимаю, что для подобных вам мои слова непостижимы и даже непостигаемы по сути. Для таких, как вы, я маргинален. Но просто примите к сведению — меня не интересует животное самоудовлетворение. Я понимаю, как дико для вас звучит, когда плюют на цель и смысл вашей жизни, но я аскет и вполне самодостаточен в своем аскетизме. Вы просто не нужны мне. Я мужчина и иногда хочу женщину. Иногда. Получить же ваше «удовольствие» с моими возможностями я могу за пару фунтов — где угодно, когда угодно и сколько угодно. Но это мне не угодно. Я живу в том мире, о существовании которого такие, как вы, даже не подозревают…
— Нет, нет, не уходите… Поймите, я не могу без вас, я люблю вас, — тут мистер Нортон прикоснулся к плечу мистера Коркорана.
Тот брезгливо отпрянул.
— Я понимаю, но вы просто не угадали, Нортон, вы ошиблись в объекте привязанности. Только и всего. Обычно людей ваших склонностей, Стивен, хочется избить, но вас… даже избить не хочется. Или… всё же хочется? — Коркоран брезгливо поморщился. — Поищите себе партнера сходных убеждений. Извините.
Мистер Коркоран быстро прошёл по галерее и, не обращая внимания на молящие возгласы мистера Нортона, поднялся по лестнице в дом. Через несколько минут в столовой к нему присоединился мистер Доран. Руки мистера Коркорана, набивающие трубку, нервно тряслись. Закурив, он несколько минут молчал, потом проронил.