Ган Исландец
Шрифт:
— Незачем, — возразил Орденер, — мы остановимся у этих трупов.
— У этих трупов! — вскричал Спиагудри, вздрогнув от испуга. — Но, милостивый господин, вам нельзя их видеть.
— Как! Мне нельзя видеть трупы, которые нарочно для того и выставляются здесь! Повторяю тебе, мне необходимо собрать сведение об одном из твоих клиентов и ты должен сообщить мне их. Повинуйся добровольно, старик, если не хочешь, чтобы я употребил насилие.
Спиагудри питал глубокое уважение к сабле и видел, как она сверкала на боку Орденера.
— Nihil nоn аrrоgаt
— Покажи мне одежду капитана, — сказал ему Орденер.
В эту минуту луч света упал на окровавленную голову Жилля Стадта.
— Милосердый Боже! — вскричал Орденер. — Какое гнусное святотатство!
— Ради святого Госпиция, сжальтесь надо мною! — простонал старый смотритель.
— Старик, — продолжал Орденер грозным голосом, — неужели ты так далек от смерти, что решаешься издеваться над нею! Неужели, несчастный, ты думаешь, что живые не сумеют заставить тебя уважать мертвых!
11
Строчка из «De arte poetica» Горация: «Кроме меча своего признавать не хотящий закона» (пер. М. Дмитриева) (Прим. верстальщика).
— О! — вскричал злополучный смотритель. — Сжальтесь надо мною, я не виноват!.. Если бы вы только знали!..
Он вдруг замолчал, вспомнив слова малорослого человека: «Будь верен и нем».
— Не видали ли вы кого-нибудь, проскользнувшего в это отверстие? — спросил он слабым голосом.
— Да, это твой сообщник?
— Нет, это преступник, единственный преступник, клянусь вам всеми муками ада, всеми блаженствами неба, даже этим столь недостойно поруганным телом!..
С этими словами он бросился к ногам Орденера.
Несмотря на всю гнусность Спиагудри, его отчаяние, его протесты звучали так правдиво, что молодой человек был убежден.
— Встань, старик, — сказал он, — если ты не издевался над смертью, не унижай по крайней мере старости.
Спиагудри поднялся на ноги, Орденер продолжал:
— Кто же виновник?
— О! Не спрашивайте, милостивый господин, вы не знаете, о ком говорите! Не спрашивайте! — вскричал Спиагудри, внутренно повторяя про себя: «Будь верен и нем».
— Кто преступник? Я хочу знать его имя, — холодно возразил Орденер.
— Заклинаю вас именем неба, милостивый господин! Не спрашивайте о нем, страх…
— Страх не заставит меня молчать, скорее он заставит тебя говорить.
— Простите меня, — простонал Спиагудри, вне себя от отчаяния, — я не могу…
— Можешь, если я того хочу. Назови мне имя святотатца.
Спиагудри попытался еще раз увильнуть.
— Милостивый господин, человек, надругавшийся над трупом — убийца этого офицера.
— Так этот офицер был убит? — спросил Орденер, вспомнив при этих словах цель своего посещения.
— Без
— Но кем? кем?
— Во имя святой, которую призывала ваша мать, рождая вас на свет, не старайтесь узнать это имя, не принуждайте меня открывать его.
— Старик, твои слова только увеличивают мое любопытство. Я приказываю тебе назвать этого злодея.
— Ну, — вскричал Спиагудри, — посмотрите на эти глубокие следы на теле несчастного длинными, кривыми ногтями… Они назовут вам убийцу.
С этими словами старик указал Орденеру длинные глубокие царапины на голом обмытом трупе.
— Как! — вскричал Орденер. — Неужели красный зверь?..
— Нет.
— Но если это не дьявол…
— Шш, не спешите угадывать. Неужели вам не приходилось слышать, — продолжал смотритель, понизив голос, — о человеке, или чудовище во образе человеческом, ногти которого так же длинны, как у Астарота, который нас погубил, или у Антихриста, который нас погубит?..
— Говори яснее.
— Горе! Гласит Апокалипсис…
— Я спрашиваю у тебя имя убийцы.
— Убийцы… имя… милостивый господин, сжальтесь надо мною, пожалейте себя.
— Вторая из этих просьб уничтожила бы первую, если бы даже не было у меня серьезных причин вырвать у тебя это имя. Не испытывай далее…
— Хорошо, вы сами того хотели, молодой человек, — вскричал Спиагудри громким голосом, выпрямляясь, — этот преступник, этот святотатец — Ган Исландец.
Орденеру было известно это страшное имя.
— Как! — вскричал он. — Ган! Этот гнусный бандит!
— Не называйте его бандитом, он действует всегда один.
— Но, несчастный, почему ты знаешь его? Какие преступление сблизили вас друг с другом?
— О! Благородный господин, не верьте наружности. Разве дуб становится ядовитым, когда змея укроется в его листве?
— Довольно болтовни! Злодей имеет друга только в сообщнике.
— Я совсем не друг его, а тем менее сообщник. Если мои клятвы не были для вас убедительны, вспомните, что это гнусное преступление подвергнет меня через двадцать четыре часа, когда придут хоронить труп Жилля Стадта, наказанию за святотатство. В таком ужасном положении вряд ли когда находился невинный!
Эти доводы личной ответственности показались Орденеру убедительнее умоляющих возгласов несчастного смотрителя. Эти доводы вероятно в значительной степени воодушевляли его, в его патетическом, хотя и бесполезном сопротивлении святотатству малорослого человека.
Орденер на минуту погрузился в размышление, между тем как Спиагудри пытался прочесть на его лице возвещает ли эта тишина мир или угрожает бурей.
Наконец, Орденер сказал суровым, но спокойным голосом:
— Старик, говори правду. Нашел ты бумаги у этого офицера?
— Ни клочка, клянусь честью.
— Но может быть их нашел Ган Исландец?
— Клянусь святым Госпицием, я не знаю.
— Не знаешь! Но может быть ты знаешь, где скрывается Ган Исландец?
— Он никогда не скрывается, он постоянно блуждает.