Гана
Шрифт:
Ветер переменился, водянистые снежинки налипли на внешнее стекло двойного окна и заслонили Гане обзор. Она соскользнула с подоконника и пошла в спальню. Села рядом с сестрой, опираясь спиной о стену. Она молча наблюдала, как Роза перебирает открытки.
— Мы могли бы быть здесь. — Роза протянула ей фотографию Букингемского дворца, которую им отправил дядя Рудольф.
— Там уже живет король, — попыталась Гана пошутить, но Роза даже не улыбнулась.
— Я так мечтала увидеть море, — продолжала Роза. На Гану при этом она даже не смотрела. — Мне еще
В Розином вопросе не было упрека, но Гане он там послышался. На секунду ей показалось, что Роза знает о том, что она месяц прятала документ в толстой книге, и осуждает ее. Гану так и подмывало начать оправдываться и объяснить сестре свой поступок, но Роза уже продолжала:
— Говорят, теперь армию распустят. Значит, Ярослав сможет жениться. — Она помолчала, но не отвела взгляд. — А если ты за него выйдешь, то уже не будешь еврейкой?
— С чего ты это взяла?
— Мама сегодня утром говорила мутти Грете, что так было бы лучше всего. Потому что немцы ненавидят евреев, и брак с неевреем тебя убережет.
— Убережет? От чего меня надо уберегать?
Роза по-прежнему смотрела на Гану, даже не моргая.
— Не знаю. Теперь уже никуда не убежать, нас уже не выпустят. — Она притянула колени к груди и поглубже спряталась в уголок между стеной и шкафом. — Наверное, я никогда уже не увижу море.
Гана с деланой легкостью похлопала ее по колену.
— Не глупи, мы же даже не настоящие евреи. Помнишь, как мутти Грета вечно ворчит, что, окажись мы случайно в синагоге, даже не будем знать, как себя там вести.
Она встала и протянула Розе руку.
Надо сказать, что подобный разговор велся и в соседней комнате. Родители старались убедить Эльзу, чтобы она все-таки попробовала уехать из страны. Все напрасно. Эльза больше боялась отправиться в путь через оккупированную фашистами страну, чем смутной опасности, которая им грозила, если они останутся.
— Я не могу лишить своих детей дома. И уже тем более оставить тут вас, — повторяла она. — Если бы Эрвин был жив, я беспокоилась бы за него, но женщинам и старикам они ничего не сделают. Мы не представляем для них опасности.
— Все равно у нас все отберут, — убеждал ее отец. — Разве ты не слышала, что рассказывали Лангеры и остальные беженцы из Судет? На что ты будешь жить? Лавку тебе точно не оставят, на это можешь не рассчитывать. Неизвестно еще, что будет с домом. Бери девочек и уезжайте. Хотя бы попробуй. Документы у вас есть. Вдруг еще не поздно.
Но Эльза уже решила. И наученная годами вдовства, она вытерла слезы и начала думать, как пережить предстоящие тяжелые времена. Составление плана ее всегда успокаивало.
— Гане нужно как можно скорее выйти замуж за этого Горачека. И еще я попробую договориться с табачником Скацелом, чтобы он фиктивно купил у меня магазин.
— Девочка, если бы все было так просто! Если ты запишешь на него магазин, то больше никогда не получишь его обратно.
— Ну, я не такая дура. Я, само собой, составлю с юристом бумагу о том, что на самом деле, магазин принадлежит мне.
Отец только головой покачал.
— Эльза, послушайся лучше моего совета…
В тот вечер никто не мог уснуть. Бруно с Гретой тихонько обсуждали, как уговорить Эльзу уехать. Эльза пыталась придумать, как убедить табачника Скацела согласиться на фиктивную продажу, и чтоб он при этом ее не облапошил. Гана представляла себе, какое лицо будет у Ярослава, когда она ему скажет, что мама одобряет их отношения. А Роза лежала и пыталась держать глаза открытыми, потому что, как только ее веки опускались, из тьмы появлялись грузовики и из их кузовов спрыгивали бесконечные шеренги солдат.
На следующий же день Эльза отправилась посоветоваться с паном Леви. Юрист Карел Леви, так же как Эльза с Эрвином, отрекся от иудейской веры, и Эльзе почему-то из-за этого казалось, что он войдет в ее положение. Наверняка он тоже чувствует, что завяз где-то на мели между течениями и не принадлежит ни к одному из них. Евреи не считали его своим, а остальные воспринимали его еврейство как нечто само собой разумеющееся. На вопрос «К какому адвокату ты идешь?» часто отвечали просто: «К еврею», и этого было достаточно. Еще совсем недавно за таким ответом ничего предосудительного не стояло. Наоборот, в юридических делах еврейство считалось скорее преимуществом, ведь всем известно, что евреи знают толк в торговле и в праве. Но в последнее время это слово приобрело новый опасный подтекст, люди произносили его шепотом, будто стыдясь.
Домой Эльза возвращалась со смешанными чувствами. Адвокат Леви считал Ганин брак с арийцем хорошей идеей.
— Насколько я знаю новые немецкие законы, смешанный брак пусть не избавит вашу дочь от еврейства, но может для нее стать определенной формой защиты, — сказал он, и добавил: — Кстати, мой брат тоже на это рассчитывает.
По поводу продажи магазина он обещал Эльзе помочь, но при этом несколько раз предупредил: никакой гарантии, что арендатор ее не обманет, в этой ситуации нету.
— Вам нужно хорошенько подумать, кому вы поручаете свое имущество, пани Гелерова. Выберите такого человека, которому по-настоящему доверяете.
В этом-то и заключалась вся сложность. Эльза Гелерова понимала, что не может доверять Скацелу. Но на кого еще переписать лавку, чтобы это не слишком бросалось в глаза? Обдумывала она и Карасеков и была уверена, что они пойдут на это ради нее, но хорошо бы, чтобы новый — пусть и подставной — владелец имел хоть какое-то отношение к магазину. А уж этого от Карела Карасека она не могла требовать. Эльза решила зайти посоветоваться к меховщику Бергеру. Бергер был человеком опытным, он многое пережил на своем веку и всегда знал, как поступить. Может, он придумает что-то получше.