Гангутцы
Шрифт:
Вернулись все, кроме Борисова. Он отстал от товарищей в районе Турку.
Возле командного пункта молча курил Антоненко. Он хорошо знал горячность друга. Что там с ним стряслось?..
Антоненко, мрачный, смотрел на аэродром. Один за другим к своим гнездам рулили «ястребки». Голоса моторов звучали, как рыдания; взлетая до высоких нот, они тревожили сердце Антоненко.
Он увидел Григория Беду, моториста Борисова. Беда стоял у пустого гнезда и поглядывал на часы. Наверно, подсчитывает, сколько горючего осталось у лейтенанта. Тревожится: не подвела ли
«Девятка» стояла там же, возле пустого гнезда. Антоненко видел, как Беда влез в кабину, запустил мотор «девятки» и стал пробовать его на разных оборотах. И опять звуки мотора прозвучали для него, как рыдания.
В следующий полет Борисов должен пойти на своей «девятке». В следующий? Не рано ли думать о следующем?..
Со стороны залива донесся звук мотора. Вначале слабый, постепенно нарастающий. И тут же второй — возник и погас.
— Идет! — крикнул дежурный.
Антоненко прислушался. «Звук — чужой. Не моя машина. Да это, черт возьми, „бристоль-бульдог“!»
— Ракету! Противник над аэродромом!
Захлопали зенитки. Поднялось дежурное звено.
А в стороне тихо, никем не замеченный, скользнул белый «ястребок». Последние капли бензина иссякли еще на подходе к аэродрому, Борисов посадил самолет, как планер.
Он обрадовался, увидев, что, Беда разогревает мотор «девятки».
— В порядке? — кричал Борисов, подбегая к своей машине.
— В порядке, товарищ командир! — Беда, подталкиваемый нетерпеливым Борисовым, поспешно выбрался из кабины.
— Этот «бульдог» — мой. Не уйдет! — крикнул Борисов, с места беря старт.
Антоненко бросился было к Борисову. Но «девятка», окутанная белым облаком, уже взлетела. Когда опал снежный вихрь, она набирала высоту.
«Бристоль-бульдог» обстрелял аэродром и повернул к заливу. Борисов настиг его над кромкой льда и зашел навстречу, в лоб.
Антоненко перестал курить. Ясно, этот «бульдог» гнался за Борисовым. Борисов теперь мстит преследователю. Но зачем так горячиться? Ведь у «бульдога» четыре пулемета!
Казалось, Антоненко забыл, что он на земле, возле командного пункта, а не в воздухе. Год назад над Кронштадтом он и Борисов в учебном бою точно так же мчались встречу друг другу. Оба были упрямы, и оба не желали уступать. Отвернули одновременно, в то мгновение, когда на земле уже считали их столкновение неизбежным.
Из командного пункта выбежал радист.
— Шифровка, товарищ капитан.
Антоненко стал читать радиограмму.
Когда он вновь глянул в небо, бой кончался.
Над заливом падал горящий «бульдог». Он рухнул на лед и исчез в черной полынье.
Антоненко быстро вошел на командный пункт и приказал позвать Борисова.
Квадратный стол из фанеры был застлан пестрой картой восточной части Балтийского моря.
В штаб входили летчики. Докладывали:
— У причала Внутренней гавани Ханко разгружается транспорт…
— Скопление эшелонов на станции…
Антоненко склонился
— Лейтенант Борисов явился по вашему приказанию.
Антоненко встал.
— Докладывайте.
— Шведские ледоколы ведут через Ботнический залив караван…
Они стояли друг против друга — начальник и подчиненный. Антоненко — высокий, худой; глаза то светились весельем, то темнели от гнева; буйные волосы вот-вот рассыплются и спадут на большой, выпуклый лоб; лицо открытое, скуластое, бронзовое и летом и зимой. Борисов был его полной противоположностью: роста малого, широкие плечи делали его коренастым; лицо круглое, добродушное, в веснушках; походка вразвалку — словом, увалень. Но стоило прозвучать сигналу тревоги, и Борисов становился подвижным, ловким; он с удивительной легкостью прыгал на плоскость самолета, забирался в кабину и всегда взлетал раньше других.
Должность начальника штаба обязывала Антоненко строго разговаривать с Борисовым. Но как трудно отчитывать товарища, когда сам ты такой же! «Ураган! Вихрь!» — называла его жена. Антоненко помнил, почему жена назвала его «вихрем». Пять лет назад он приехал на полустанок между Ленинградом и станцией Дно к невесте. Поезд стоял одну минуту. Родители его будущей жены помогли Антоненко выгрузить вещи: чемодан, свертки с подарками, уйму вещей. Шутка ли — летчик приехал жениться!.. «Где же Виля?» — Антоненко удивленно озирался, не видя невесты. «Виля теперь работает на станции Дно», — сказал ее отец. Антоненко не дослушал старика и, бросив все, вскочил на ходу в поезд и поехал дальше, к станции Дно. Такова его натура — мгновенно принять решение. Сорваться с места — и в бой. Как он может ругать за это же товарища?
— Опять увлекся, — с укором сказал Антоненко, когда Борисов кончил докладывать.
— Понимаешь, Касьяныч, в Турку все начисто расстрелял. До последнего патрона. А «бульдог» — черт его знает, откуда вывалился. Привязался, жмет за мной, а стукнуть его нечем…
— Теперь дежурное звено в обиде: Борисов, говорят, воевать не дает. Чужие самолеты отбивает…
— Ничего, сочтемся…
— Может быть, и сочтетесь. На ближайшем разборе помоем твои косточки. Не рассчитал с горючим и боеприпасом — это раз. А во-вторых, привел к нам разведчика…
Борисов обиделся:
— Я ему не аэродром, а могилу показал.
— Спасибо! Еще недоставало, чтобы он ушел.
— Не мог он уйти.
— Нет, мог. И удивительно, что он тебя не срезал еще на взлете… Аккуратненько мог срезать!
Борисов молчал. Он знал: если уж Антоненко произнес свое любимое словечко, то спору конец. Да и что спорить, когда Касьяныч прав: не рассчитал, увлекся. А бензин и патроны счет любят.
Оба склонились над оперативной картой. Карандаш Антоненко уперся в северный берег залива, где находился полуостров Ханко.