Гардемарины, вперед! (1 и 2 части)
Шрифт:
— Выйди к ним, — быстро сказал Саша. — Я спал. Теперь собираюсь идти по делам службы. Задержи их…
Его арестовали в тот момент, когда, стоя перед зеркалом в нижнем белье, он примерял новый, серебром шитый камзол из тафты. Саша решил не разыгрывать излишнего удивления.
— Вы позволите мне одеться, господа?
Ему было позволено. Он сменил камзол на более практичный суконный, под присмотром солдат неторопливо,с помощью камердинера облачился в чулки, кюлоты, башмаки и прочее. В продолжение всей сцены Анастасия безмолвно стояла в дверях, и Саше вспомнилась удивительно стройная елочка в отцовской тульской усадьбе. Детьми они водили вокруг нее хороводы. Потом ее, кажется, срубили. Нищие Беловы мало ценили красоту, во всем видя
— Я могу попрощаться? — В вежливости Саши проглядывало презрение к представителям закона.
Анастасия припала к Саше, но тут же отстранилась и, глядя офицеру в глаза, спросила строго:
— А что будет со мной?
— Специальных распоряжений относительно вас пока не получено, однако указано, чтобы вы столицу в своих видах отнюдь не оставляли и, пребывая в собственном доме, ждали высочайшего указа.
Потом она перекрестила мужа быстро… Все, увели…
— Что же вы молчите, Анастасия Павловна?- не выдержал Лядащев.
— Мне больше нечего рассказать вам. Все аресты похожи один на другой. Вы же знаете.
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы разобраться в этой нелепости. Но вы со своей стороны должны донести до государыни…
— Я не донесу,- перебила его Анастасия. — Мне запрещено являться ко двору.
Ночью Лядащев долго не мог уснуть на широком супружеском ложе. Аноним и добровольный помощник Оленева одно и то же лицо- Бестужев-младший, это ясно. Далее… Если Сашка не имеет отношения к нападению на мызу и Оленева похитили прусские шпионы, как изволит утверждать наш колченогий друг, то князь действительно испачкался в политической грязи. Будем считать это утверждением первым.
Ягужинская получила отставку (каких трудов стоило ему выдавить из нее эти сведения!) после того, как Сашка спас великую княгиню. Это вторая чушь и невероятность. На Белова начнут сейчас вешать все обвинения, которые в свое время предъявляли Оленеву, то есть убийство Гольденберга и шпионаж. Это третье утверждение, и оно вполне вероятно. Утверждение четвертое — ты окончательно запутался, Василий Лядащев!
А потом он уснул и увидел во сне странный предмет, некое сооружение, похожее на станок для плетения кружев. Из сооружения торчали разноцветные нитки, каждая из которых была как бы чья-то судьба или сюжет, а он должен был подобно крепостной девке сплести из этих ниток некий разумный и понятный узор. Василию Федоровичу было очень стыдно заниматься этим женским делом, но, понимая всю неотвратимость, он вроде бы готов был приступить…
В этот момент в ушах прозвучал поганенький смех Дементия Палыча, и голос его насмешливо произнес: «А коклюшки где? Нет коклюшек!»
Фу, гадость какая! Он немедленно проснулся, попил воды и сказал себе внятно: «Режьте меня, но Оленева выкрали гардемарины! Больше некому! Только хватит ли у Сашки ума это отрицать?»
15
Когда Лядащев сказал, мол, хорошо придумал, что Оленева похитили прусские шпионы, Дементий Палыч только поежился внутренне, услыхав в этом намек на взятку. Ну попутал бес, попутал… Кабы деньгами, он бы ни за что не взял, это дело подсудное, но против лазоревого камня он не мог устоять. И потом, камень этот как бы и не взятка, сапфир тянет на подарок.
В одиночестве, однако, к Дементию Палычу пришли совсем другие мысли. Откуда этот странный вопрос Василия Федоровича: «Не на мызе ли арестовали Белова?» Значит есть такое подозрение? В любом случае, станет ли он честно отрабатывать сапфир или патриотические чувства возьмут верх, эту версию — о причастности Белова к похищению — надобно проверить.
Офицер из команды строго сказал, что арестовали они Белова, как и было предписано, в шесть часов вечера. Но кто поручится, что по дороге они не зашли в трактир промочить горло? Опрос охраны тоже ничего не дал. Все солдаты были до крайности озлоблены: кому в радость сидеть
Узнать, что у Оленева был закадычный друг еще со времен навигацкой школы, некий Алексей Корсак, не составляло труда, и на следующий день Дементий Палыч отправился по адресу. Супруга Корсака, особа до крайности неприветливая и резкая, сказала, что муж уже третий день пребывает в Кронштадтской гавани, где случилась авария.
Софья не лукавила,именно так оно и было.Вернувшись от Черкасских, куда они привезли беспамятного Никиту,она не застала мужа дома и довольствовалась только запиской; «Я в Кронштадте, скоро не жди…» Из-за неправильно вбитых свай на острове поплыл оползневый участок берега, грозя разрушить значительную часть строений. По всему Петербургу собирали спасателей, и Корсак был призван в числе первых. А что матросы его полдня в шлюпке прождали, так кто ж об этом вспомнит.
Дементий Палыч отправился в Кронштадт, хотя сделать это было совсем не легко, эдакое волнение на море иначе как штормом не назовешь. Работа в гавани шла полным ходом. Проплутав час по непролазной грязи между бревен, камней, канатов, измученных людей и падающих от усталости лошадей, Дементий Палыч нашел Корсака.
Вид у молодого мичмана был до крайности непрезентабельный. Мало того, что весь изгваздался в глине и известке, так еще рожу имел исцарапанную, а под глазом синяк. На вопрос следователя «Откуда сие?» сказал, что «упал в темноте сверху на ростверк, а рядом бугеля ненадетые». Тут же нашлись свидетели, которые начали горестно качать головами, добавляя, мол, непонятно, как жив остался. Была в поведении Корсака некоторая настораживающая черточка. По своему немалому опыту Дементий Палыч знал, что люди обычно разговаривают с Тайной канцелярией весьма почтительно и обо всем прочем забывают, а этот все порывался куда-то бежать, разыгрывая деловитость, перемежал ответы приказаниями: «На угол шпунтовые несите!» или «Башмаки на сваи наденьте!», то есть проявлял излишнюю нервозность. Дементий Палыч расспросил ближайшее начальство. Те помнили только, что мичман прибыл в гавань в день аварии, а в утренние часы или в вечерние, это пусть сам Корсак скажет. И тоже проявляли излишнюю нервозность. Море неспокойно, тучи угрожают бурей, и вообще, шел бы ты, мил человек, куда подальше, сейчас не до тебя. Трудно стало работать, трудно. Пока ему никто не поручал заниматься Беловым, кому прикажут дело вести, тот пусть и старается…
Не будем надоедать читателю описанием камеры, в которой сидел Белов. Камера как камера, у каждого человека в России свои ассоциации с понятием «лишение свободы» — тот читал, этот слышал, некоторые на своей шкуре испытали… Но удивительно, что эта русская традиция: навет, тюрьма, следователь, дело, далее казнь или ссылка, кому как повезет, ковалась веками и только в двадцатом веке достигла своего апогея, приписав к числу заключенных многие нули — кровавый забор! Всего-то на Руси в избытке — земли, воды, неба. Сибирь необъятна, как космос, а ее ведь заселить надобно. Для Елизаветы Петровны Камчатка была где-то почти на Луне, а Николай I сказал: «Расстояние — наше проклятие!» Очень неглупый был царь.
Белову, можно сказать, повезло, жизнь его в крепости была вполне сносной. Приличный стол, даже мясо давали, на жидкий тюфяк бросили простыню, не сказать, чистую, но без дыр, латаную. Эта простыня вдруг успокоила Сашу. Либо о нем кто-то хлопочет, либо в крепости помнят о фаворе Анастасии. «К черту все, — сказал себе Саша. — Отосплюсь по-человечески, а там видно будет». Только здесь, в камере, он понял, как устал. Все последние месяцы он был только должен, должен… Чувство долга морального испепеляет силы почище долга карточного.