Гарем ефрейтора
Шрифт:
Он перечислял эту, казалось бы, шелуховую фактуру на Саид-бека, ощущая внутри горячий ток признательности Аврамову, вышедшему на связь на двенадцать минут раньше. Как сумел уловить на расстоянии жизненную нужду в этом? Втиснул во временную щель спасательный круг — неоценимые в их работе подробности. Они оборачивались теперь козырями: удивление и замешательство проступали на лице гестаповца.
— Сараджоглу глава кабинета? Но это планировалось нами позже…
— Вы долго были в горах без рации, полковник. Отстали от событий. Фон Папена
— Почему я не слышал ничего от вас до сих пор?
— А с какой стати вы должны обо мне слышать? Я работал на турок. Теперь числюсь за филиалом абвера в Стамбуле. У нас своя картотека, как и у Мюллера. Наши шефы живут как кошка с собакой. Но вы же не станете отрицать, что для этого есть основания: в скачке абвера с гестапо мы всегда хоть на ноздрю опережали вас.
— Вы в этом уверены?
— Ланге пробирается сюда с боями для встречи со мной по приказу Канариса. Мне есть чем с ним поделиться.
— Например?
— Например, наиболее важные узлы русских на Тереке. А на очереди дислокация партизанских баз в горах. Свяжитесь с Ланге по моей рации, он подтвердит сказанное.
— Ланге пока в горах, — сказал оценивший все Осман-Губе, — а я уже здесь. В конце концов, Ланге и я работаем на одно дело.
«Готов! Спекся! Мой. Теперь не продешеви. Можно и нужно поломаться… Что думает курица, убегая от петуха? «Не слишком быстро я бегу?» — так сказал бы Григорий Василич».
— На одно дело, но у разных хозяев, — уточнил Ушахов. — И каждый не любит, когда суют нос в его курятник. Я не прав?
Осман-Губе смотрел на нахала и прикидывал его цену. Она была очень высока, повышалась с каждым часом, и плохо было, что этот нахал знал об этом. Но самое паршивое, что об этом знал и Ланге. Если он доберется сюда?…
Осман-Губе зябко пожал плечами и полез напролом: нахала нужно было прибирать к рукам немедленно.
— Ланге застрял в горах! Вы намерены тянуть время и ждать, когда он соизволит явиться? Тянуть время, когда счет для рейха и нашего наступления на Кавказ пошел на минуты? Я надеюсь…
— Здесь нельзя ни на что надеяться, пока этот любитель будет лазить под бабьи юбки, — свирепо оборвал Ушахов, — к тому же чужие! Верни сюда Фаину, Хасан!
— Господин Исраилов, — жестко возник Осман-Губе, — я присоединяюсь к требованию нашего агента. Я приехал возглавить повстанческое дело, а не дешевый бардак.
Перед Исраиловым стояли не гости — хозяева этой пещеры. И всего, что в ней находилось.
— Я потрясен, господа, — пришел в себя Исраилов. — Конечно, конечно!
Он поднял трубку, приказал:
— Приведите даму… Кто позволил, скоты? Немедленно сюда!
Трое ввели Фаину. Они уже успели содрать с нее все. Времени одеть женщину не было — она куталась в грязную простыню. Ее била дрожь.
— Шамиль, миленький… Каждую клеточку во мне растоптали, грязью вымазали… До конца жизни не отмыть.
Исраилов шел к
— Я потрясен, раздавлен случившимся, сударыня, поверьте! Эти скоты будут наказаны самым строжайшим…
Она плюнула ему в лицо, ударила по щеке наотмашь, тяжело и хлестко, так, что дернулась голова вождя. Отшатнувшись, он зарычал, ринулся к ней. Спину его прошил окрик:
— Стоять!
Он оглянулся. Ушахов, выдернув вальтер из кобуры Осман-Губе, целил в лицо Исраилова.
— Иди на место, Хасан, — тихо велел Ушахов.
Завороженно глядя в черный зрачок вальтера, Исраилов пошел к столу, вытирая платком лицо. Разлепив стянутые судорогой губы, сказал:
— Поберегите темперамент, Шамиль Алиевич… — Обернулся к Фаине: — Еще раз сожалею.
Ушахов вкладывал вальтер в кобуру полковника, рука его дрожала.
— Прошу прощения, господин полковник. Дурная привычка — хвататься за чужое оружие. Что делать, если у местных вождей такая привычка — отбирать его.
— Сочувствую, герр Ушахов, — усмехнулся, распуская напрягшее тело, гестаповец. — Итак, что вы намерены предпринять?
— Приказом моего командования я поступаю в распоряжение Ланге и Саид-бека. Последний прибудет через несколько дней для активизации своей старой законсервированной агентуры. Вместе с Ланге мы проведем инспекторский смотр всей боевой сети Исраилова, после чего Саид-бек и Ланге спланируют всеобщее восстание…
— Минуту, коллега, — скрипуче перебил Осман-Губе. — По заданию рейхсфюрера Гиммлера меня инструктировал Кальтенбруннер. Он поставил перед нами несколько иные задачи. И я не намерен корректировать их ни с Ланге, ни с Саид-беком.
На Ушахова смотрела персона грата, одна из главных в предстоящих событиях. Осман-Губе не собирался выпускать вожжи из рук. Единственный, кто мог вырвать их, — Ланге. Но его здесь не было. Вязкая, смоляной густоты ярость затопляла Осман-Губе: его опять используют на подхвате, как туземную подпорку для арийца Ланге. Об этом проболтался радист. Вовремя проболтался.
«Ах, ишак, дубина! — исступленно ругал себя Ушахов. — Куда тебя, кретина, понесло? «Мы проведем…» «Саид-бек с Ланге спланируют…» Этому гусаку прибытие Ланге с Саид-беком, как серпом… Неужто не мог сразу сообразить? Теперь извивайся, осаживай назад, если получится. Ну, шевели мозгами, умненький ты мой, работай, напрягайся, капитан, если жить хочешь!»
— Вы мне позволите высказать одно соображение? — вдруг подал голос Исраилов. — Мы забыли о даме. Ей все это неинтересно. Идите, Фаина, приведите себя в порядок. Через час вас переправят в город с максимальным комфортом и почтением. Если можете, забудьте все, что здесь произошло, как дурной сон. Если какой-либо скот притронется к вам хоть пальцем, я повешу его на ваших глазах. Они все будут об этом предупреждены.
Фаину увели. Ушахов остервенело шарахнул ладонями по коленям, криво усмехнулся, раскачиваясь китайским болванчиком.