Гарем. История, традиции, тайны
Шрифт:
Кроме того немногого, что Иеросолимитано рассказывает о себе сам, ничего о нем не известно. Его записи не были опубликованы, они хранятся в отделе рукописей Британского музея. Записки этого врача озаглавлены: «Relatione della gran citta di Constantinopoli». Помимо описаний Сераля, он также приводит общие сведения топографического характера и описания мечетей, дворцов, фонтанов, рынков, больниц и т. п.: «Из аркады, о которой я говорил выше, попадаешь в узкий коридор, ведущий в еще один двор с садом, где растут разнообразные цветы; здесь с одной стороны расположены комнаты Великого тюрка. Когда его посещают женщины, они должны пройти коридорами с высокими сводами; при этом дверь открывают ключом, который султан не доверяет никому, кроме своего главного евнуха».
Затем автор отвлекается на описание находящихся несколько на отшибе помещений для глухих и карликов, после чего вновь продолжает рассказ: «На той стороне, где коротают время женщины султана, расположены отдельные дворики, общим числом 44, в каждом имеются бани и фонтаны, причем из одного дворика не видно, что происходит
4
Скудо— старинная итальянская серебряная монета. (Примеч. пер.)
После описания тайной сокровищницы (каких-либо следов или письменных упоминаний о ней до наших дней не дошло), устроенной под покоями и мужчин и женщин, он останавливается на описании садов селямлика и павильона, который находился, вероятно, где-то совсем близко от возведенного позднее Багдадского павильона: «Выйдя оттуда, попадаешь в протянувшийся до другой стены полный разнообразных ароматов сад; в окружности он имеет около 2 километров. В саду между стеной этого сада и стеной, выходящей на море, устроены павильоны. Их там много, они весьма необычной архитектуры, среди них выделяется один шестигранный, чей купол опирается на 6 больших колонн, а между колонн установлены пластины горного хрусталя, настолько точно подогнанные друг к другу, что создается впечатление единого целого. Павильон венчает купол из свинцовых пластин, украшенных золочением и насеченным золотом и серебром рисунком. На куполе имеется фонарь: столбы из резного горного хрусталя держат сделанную из пластин коралла крышу. На солнце павильон сияет так, что больно глазам. Благодаря тому, что он стоит на возвышенности, изнутри можно в подробностях разглядеть весь сад. В третьей части этого сада за комнатами женщин находится хранилище драгоценного оружия и амуниции: среди прочего там есть изукрашенная драгоценными камнями конская упряжь. Второе такое же хранилище расположено за помещениями, где обучают мальчиков-прислужников».
Дальнейший рассказ о Серале посвящен краткому описанию библиотек, мечетей, конюшен, кухонь, а также тому, что подавали на стол султана. Затем Иеросоли-митано говорит о других частях города, особо останавливаясь на арсенале (в частности, рассказывает о его служителях), монетном дворе и Пере. Эту рукопись стоило бы опубликовать, да и читается она довольно легко.
Первым христианином (не считая тех, кто работал во дворце постоянно), оставившим основанное на личных впечатлениях описание Сераля, был мастер по органам англичанин Томас Даллам. К его воспоминаниям мы сейчас и обратимся.
Чтобы объяснить, как такой человек попал в Сераль, следует очень кратко сказать о том, каково было в тот момент отношение в Константинополе к иностранцам. Венецианцы и генуэзцы получили от империи греков торговые права (позднее этот договор назвали капитуляцией) еще в XI веке; после захвата Константинополя тюрки последовали примеру византийцев и возобновили договор. В 1535 году Сулейман предоставил такие же права французам, а вскоре торговыми привилегиями впервые воспользовались и англичане, организовавшие компанию «Левант». В 1580 году таких прав для Англии добился Уильям Харборн, которому было суждено стать первым английским послом при Высокой Порте. Благодаря этому он получил от королевы Елизаветы комиссию и был вновь отправлен в Константинополь, но уже в качестве представителя вышеупомянутой компании, официально зарегистрированной в 1581 году.
Харборн хорошо справлялся с работой, однако расходы компании были очень велики, а конкуренция остра.
Несмотря на то что Елизавета не имела возможности оказывать большую финансовую помощь, она прекрасно понимала, что султан был ее потенциальным союзником против Испании, и поэтому предоставила Харборну полную свободу действий в том, что касалось организации работы новой компании. После разных проволочек в 1592 году был заключен новый договор, и дела компании пошли в гору. В 1588 году Харборн оставил в Константинополе в качестве торгового агента Эдварда Бартона, в 1591 году занявшего пост посла.
Четырьмя годами позже умер султан Мурад III, и с приходом к власти Мухаммеда III компания столкнулась с необходимостью возобновить капитуляцию, а для этого были нужны поздравительное письмо и ценные подарки от королевы Англии. Первое с помощью лорда Уильяма Сесила Бергли было обеспечено, подарки же должна была предоставить компания.
Особое место среди подарков занимал орган, который был специально для этого построен Томасом Далламом. Поскольку это было изделие очень сложной конструкции, для установки органа на место и его настройки был отправлен Даллам.
Этот человек, первый приглашенный во дворец для выполнения разовой работы, и оставил нам свои воспоминания о Серале, пусть даже обрывочные и недостаточно глубокие.
Поездка в Константинополь продлилась почти семь месяцев, Даллам прибыл туда в середине августа 1599 года, и после того, как корабль, на котором привезли орган, посетили султан и его мать, Далламу были приказано установить инструмент в Серале. Работа была достаточно сложной, поэтому Даллам бывал во дворце ежедневно. Принимая во внимание те возможности, которые у него, вероятно, были для внимательного осмотра селямлика, в целом его отчет разочаровывает, но отдельные фрагменты все же стоит привести: «11-го, во вторник, мы перенесли наш инструмент с корабля во дворец Великого синьора, называемый Сералем. Там, в этом в высшей степени необычном дворце, я начал устанавливать орган… У каждых ворот Сераля постоянно сидит толстый турок, он называется чиа [привратник]; ворота всегда заперты, и никто не может ни войти, ни выйти наружу, когда ему того захочется… Дорога от первых ворот ко вторым, находящимся во второй стене, идет в гору; расстояние от первой стены до второй примерно 500 метров. Вторые ворота тоже были закрыты… Они сделаны из толстого железа; ворота открыли двое мужчин, которые зовутся джемегланами [юноши ученики янычар]. Между первой и второй стенами нет никаких жилых построек, за исключением дома бустан-джебаши [главный садовник], у которого в подчинении находится тысяча джемегланов, у них нет другой задачи, кроме как поддерживать порядок в садах; я уверен, что нигде в мире нет таких ухоженных садов. За второй стеной садов нет, но там множество больших зданий и двориков, вымощенных мрамором и тому подобным камнем. У каждой оды [комната или палата пажей; во всех других местах этим словом обозначается подразделение янычар] растут одно или несколько великолепных плодовых деревьев и — в изобилии — виноград разных сортов. Войдя в здание, где должен был установить подаренный инструмент, я подумал, что попал скорее в храм, а не в жилое помещение; сказать по правде, это был не жилой дом, а место для приятного времяпрепровождения и одновременно место, где совершались казни. Дело в том, что внутри этого дома был построен небольшой домик, весьма необычный как внутри, так и снаружи. В этом покрытом резьбой и позолотой домике, подобного которому я никогда не видел, правивший во время моего пребывания там император казнил 19 своих братьев. Этот домик был построен для единственной цели: задушить там всех братьев императора. Что касается большого дома, то в нем два ряда мраморных колонн с основаниями из позолоченной меди. Стены с трех сторон дома сделаны до половины высоты, остальное пространство до крыши оставлено свободным. В случае бури или сильного ветра сверху быстро опускаются хлопковые занавеси, при перемене погоды к лучшему их также быстро можно поднять. Четвертая стена, общая с соседним зданием, доходит до самого верха. Она из порфира или похожего на него камня, и когда подходишь к этой стене, то видишь свое отражение… В этом доме нет ни столов, ни стульев, ни какой другой мебели, кроме одного ложа, один край которого примыкает к бассейну с разноцветными рыбками».
И за исключением интересного рассказа о том, как он наблюдал через железную решетку в стене (о ней мы поговорим позднее) за «тридцатью наложницами Великого синьора», это все, что Даллам может нам поведать.
«Большой дом» с двумя рядами колонн, о котором говорит Даллам, — это почти наверняка Г-образный зал, две стены которого граничат с павильоном Священной мантии (см. план, поз. 95). Необходимо учитывать, что в то время еще не существовало ни Багдадского, ни Ереванского павильонов, ни зала Обрезания. Бассейн с рыбками и ныне там, правда, с того времени он был полностью перестроен. С.моей точки зрения, Г-образный зал — более подробно о нем я еще расскажу, ведь я обследовал его лично — самое красивое здание во дворце, вполне достойное сравнения с храмом. В этом помещении вполне достаточно места для того, чтобы установить большой орган и разместить большую аудиторию слушателей; акустика в зале должна быть великолепной, и вообще трудно представить себе лучшее место для демонстрации мастером возможностей его инструмента. Даллам правильно описывает здание, говоря, что одна его сторона открыта всем ветрам. В настоящее время там сделана стеклянная перегородка, однако даже при не слишком тщательном осмотре становится понятно, как первона- чально выглядела эта часть здания. «Маленький домик», где Мухаммед III казнил 19 своих братьев, — это или приемная селямлика (поз. 92), или то место, где вскоре после описываемых событий была устроена тюрьма для принцев, или Клетка (поз. 90).
Мы видим, что первое описание Дома блаженства человеком, не работавшим во дворце постоянно, относится только к восточной части селямлика, куда Далла-ма проводили со стороны мыса Сераль, а не через Третий двор.
Из оставивших свои воспоминания о Серале первым человеком действительно «со стороны» — ведь и Иеросолимитано и Даллам работали во дворце: один в течение длительного времени, другой недолго, — можно назвать венецианского байло Оттавиано Бона.