Гарем

Грассо Патриция

Халиду хотелось залепить ей пощечину, но он сдержался. В конце концов, добиваться от пленницы, насильно удерживаемой в чужой стране, признательности и полного доверия было бессмысленно.

– Я голодна, – заявила Эстер. – Пожалуйста, разреши мне удалиться в мою каюту. Я займусь стиркой твоих шаровар, чтобы успеть закончить ее до наступления очередной трапезы. Ведь уморить меня голодом не входит в твои планы?

Капитанская каюта была ей уже знакома. За время долгого плавания Эстер вполне освоилась здесь. Во всяком случае, в каюте были стулья и нормальная кровать,

а не только подушки и ковры. Через два иллюминатора сюда проникал солнечный свет.

Первым делом, оставшись одна, Эстер приникла к круглому окошку. Никто не махал ей с берега, никто не провожал ее в неизвестность. Когда она еще увидится с кузиной? Скорее всего на небесах после кончины.

Может быть, Эйприл права? Принц гораздо более привлекателен, чем Хорек, а королева, Елизавета вполне способна выдать Эстер замуж за еще большего урода. Кроме того, ее и Халида сковывает одна дьявольская цепочка. На одном конце – узница, на другом – ее тюремщик.

Боже, о чем она думает? Ведь он поганый иноверец и чудовище. С отвращением Эстер избавилась от мерзкого яшмака. Ни в чем не повинную черную ткань она повторно растоптала ногами, затем опустила шаровары Халида в таз с теплой водой, заблаговременно подготовленный слугами, и принялась за стирку, размышляя при этом, какое мрачное ее ожидает будущее.

В положенное для завтрака время Халид сам внес в каюту поднос с кушаньями. Он застал Эстер вновь приникшей к окошку. Замышляет ли она опять бегство – теперь уже с корабля?

– Твои штаны постираны, – угрюмо заявила она.

– Тогда поешь.

– Я не голодна.

– Еще недавно ты утверждала обратное. Капризничать рабыне не дозволено. Учти, что я вношу поднос сюда в первый и в последний раз и больше никто не войдет в каюту до тех пор, пока я не закончу свои дела в Стамбуле и мы не прибудем в мой дом.

– Раз так, я поем.

– Я знаю, что тебе не нравится кушать в одиночестве, поэтому составлю тебе компанию.

Халид примостился на миниатюрном стуле, и они в молчании приступили к еде.

Эстер первой нарушила тишину:

– Как долго ты будешь держать меня в заточении?

– А как долго ты собираешься прожить на этом свете? – задал Халид встречный вопрос с улыбкой, которая привела ее в бешенство.

– Значит, я стану твоей рабыней до конца жизни?

– Ты ею уже стала.

– Я отказываюсь быть заточенной в твоем гареме, – объявила Эстер.

– Я не держу гарем.

– Почему же? – удивилась Эстер. Со слов кузины она знала, что местные мужчины имеют множество жен.

– Я не могу сейчас позволить себе полюбить женщину, – поведал Халид то ли всерьез, то ли в шутку.

– Воистину несчастна будет та, кто все же займет когда-нибудь место в твоем угрюмом сердце, – высказалась Эстер.

– К твоему сведению, женщина, у меня вообще нет сердца.

Дверь за ним захлопнулась.

«Разумеется, у такого бесчувственного зверя и не должно быть сердца», – пришла к выводу Эстер.

Халид пробыл на палубе несколько часов, пока из-за горизонта не показались минареты и крыши Стамбула. Зрелище гавани

Золотой Рог и величественного дворца его дяди-султана всегда вызывало в нем восторженные чувства. Но сейчас слишком много проблем занимало ум Халида, и он не обращал внимания на разворачивающиеся перед его взором картины городской жизни и на красоты пейзажа.

Он усилием воли избавился от навязчивых дум о прекрасной, но слишком острой на язык пленнице и сосредоточился на размышлениях о том, кто мог пожелать смерти его двоюродному брату. Было ли это неудавшееся покушение делом рук какого-то одинокого фанатика, или имеет место заговор? Мурад возложил на Халида бремя добраться до истины.

Кто с нетерпением ожидает сейчас прибытия Халида во дворец Топкапи? Разумеется, Мурад. Его жизнь и будущее Оттоманской империи поставлены на кон, и ставки запредельно высоки. Нур-Бану? Да. Ведь ее единственному сыну угрожает опасность. Султан Селим? Возможно, если он еще не успел накачаться вином и не свалился с ног. Михрима? Незачем даже задаваться вопросом насчет нее. Мать Халида всегда будет в гуще событий, там, где плетутся заговоры и ведется грызня за власть. Несомненно, она на месте и, вероятно, первой встретит его.

Когда Халид возвратился в каюту, то услышал, как стонет его пленница во сне. Кошмары снова мучили ее. Халид поднял девушку на руки и приказал:

– Просыпайся!

Эстер открыла глаза. Узнала ли она Халида или нет, трудно было сказать. Взгляд ее был почти безумным, лицо блестело от пота. Она бессознательно прильнула головкой к его широкой груди, ища в нем защиты.

«Несмотря на все наши размолвки, она все-таки не так уж боится меня и мне доверяет», – подумал Халид. Он ощутил себя заранее виноватым в том, какую участь уготовил ей в ближайшем будущем.

– Когда я буду отсутствовать, Рашид встанет на страже за дверью, – сказал Халид и успокаивающе погладил ее по спине, потом опустился на кровать и достал золотую цепочку.

– Не приковывай меня! – взмолилась Эстер. – Дверь заперта, и я никуда не денусь, ведь я не умею плавать.

Халид присел на край кровати, взял ее за подбородок, поднял вверх ее личико, чтобы заглянуть в зеленые обезоруживающе трогательные глаза.

– Ты настолько мала, что сможешь пролезть сквозь игольное ушко, а уж через иллюминатор и подавно. А затем утопиться мне назло. Слишком много женщин нашли свою смерть в этих водах. Я не позволю тебе разделить с ними это мрачное ложе на морском дне.

Эстер, понемногу пришедшая в себя, вновь; вздернула носик.

– Ты не стоишь того, чтобы из-за тебя топиться.

– Кто знает?.. – Халид пожал плечами.

– Тогда делай свое черное дело. – Эстер зажмурилась. Побледневшая и дрожащая, она протянула ему руку.

«Словно овечка перед закланием», – с жалостью подумал Халид, глядя на обреченное выражение ее личика. Пробормотав невнятно какое-то проклятие, он выронил поводок на пол и заключил Эстер в объятия.

Ее глаза вновь широко распахнулись и уставились на него с немым укором, но у Эстер не было ни сил, ни желания сопротивляться.