Гарем
Шрифт:
— Ты имеешь в виду Джамаля?
— Если его звать Джамаль. Звездочета.
— Да, таково его имя. Джамаль. Джамаль аль-андалусиец. — Пол уже надевал на себя турецкий халат. — Вызови янычара, только будь осторожен. Пойдем, нам нельзя терять время.
Глава 4
Оксфорд, настоящее время
Возлюбленный друг, в послании Вашем выражаете Вы пожелание иметь обстоятельное описание злосчастного плавания и гибели доброго судна «Селия», а также еще более злосчастной и трагической истории Селии Лампри, дщери покойного капитана того судна, каковая в самый канун свадьбы своей с купцом торговой Левантийской компании, впоследствии пожалованным в рыцари, сэром Полом Пиндаром, в дальнейшей своей
Сердце Элизабет затрепетало от счастья, и тут же снова мелькнула мысль: «Я так и знала». Хоть время высветлило старые чернила до едва различимых оттенков сепии, прочесть послание не представляло особого труда. Почерк был на удивление четким и даже без особых завитушек, эти ровные строчки выводила твердая рука старательного секретаря. Сам пергамент, там, где его не повредили водяные разводы, был в таком прекрасном состоянии, на какое Элизабет даже надеяться не смела.
Девушка подняла глаза и оглядела зал. Только что пробило девять часов утра. В этот ранний час субботнего дня она была одной из немногих — двух-трех — посетителей читального зала библиотеки и, воспользовавшись этим преимуществом, уселась за угловой столик, как можно дальше от библиотечной стойки и от взглядов сотрудников. Конечно, ей придется сообщить о своей находке, но сначала необходимо самой внимательно прочесть и изучить текст, сделать с него копию. Ей нужно заняться старым пергаментом без того, чтобы кто-то стоял у нее над душой.
Она снова склонила голову над листом.
Злосчастное судно это, пользуясь попутным ветром, оставило Венецию осьмнадцатого дня, намереваясь отправиться в плавание, последнее пред началом суровых зимних бурь. Несло оно на борту богатый груз шелков, бархата, а также парчи и других материй, тканных золотом, а помимо того имело оно много пиастров, цехинов и турецкой монеты, кои покойный капитан погрузил в трюм корабля.
В ночь на девятнадцатое, в десяти лигах от Рагузы, [9] в виду пустынных и заброшенных берегов Далмации, Господу нашему было угодно ниспослать страшный шторм. С севера грянул на несчастное то судно невиданный досель ветер, и скоро стал он так страшен, что каждый на борту дрожал за собственную жизнь…
9
Старое итальянское название города Дубровник.
Следующие строчки стали почти неразличимы из-за водяных разводов, но Элизабет сумела разобрать написанное далее.
И так как корабль был тонковат бортами и бортовые амбразуры были растворены, то люки с подветренного борта уже сокрыты стали водной пучиной, отчего все сундуки с шелками и бархатом, также с парчой и другой тканной золотом матерьей, из каковых часть была приданым той девицы, а не имуществом торговой компаньи, оказались на плаву в трюме, как и другое все, что находилось между палубами, а пушка, что была дотоле закрепленной, высвободилась и подалась к подветренному борту, угрожая пробить его совсем.
Тут тоже шли несколько неразборчивых строчек.
И вот им предстал заходящий с западной стороны парусный корабль, и воздали они хвалу Господу, благодаря за такое своевременное избавление от гибели… Тут поняли они, что идет к ним турецкий военный корабль. И как капитан Лампри увидел его, то рассудил, что бежать им некуда, а надо только биться или же выброситься на прибрежные скалы. Потому капитан спросился у купцов компаньи совету и спросил такоже, будут они биться с ним рядом как мужчины, и чтобы никогда не было сказано, что он убоялся турецкого судна, кое не было многим больше, чем «Селия», и имело примерно столько же артиллерийских орудий на борту.
…капитан Лампри попросил всех женщин, а были то монахини из конвенту Святой Клары, что в Венеции, запереться
Теперь Элизабет оставалось разобрать и переписать текст, написанный на наружной части листа, которая была повреждена больше остальных. Пропустив несколько полностью размытых строк, она стала читать дальше.
Но капитан Лампри, ныне покойный, поняв, чего они домогаются, сказал ему, что они подлые псы есть, суть поганцы обрезанные, и что он отдаст им всю серебряную монету, а такоже пиастры с цехинами, что имеет на борту, ежели они отпустят его корабль, а более у него для них ничего нету. Но один, главный между ними, подлым ренегатом будучи, хорошо знал по-аглицки и сказал капитану, что сам ты подлый пес и ежели я вызнаю, что еще ценного на корабле имеется, что ты скрыл от меня, то велю всыпать тебе в сто раз больше, а потом выкину за борт к гадам морским. Но покойный капитан Лампри ни в чем более не сознавался…
Тем временем женщины сидели, запершись в дальнем помещении, в ужасе от грозящей им погибели, и от воды, уже дошедшей им до пояса, платья их стали тяжелы как свинец. Но, как велел им капитан, они не издавали ни звука жалобы, и, не осмеливаясь говорить вслух, они в сердцах своих молили Бога, чтобы не дал Он туркам их захватить, а дал им спокойно утонуть в морской пучине…
И позвали троих держать ныне покойного того капитана, и разложили его животом вниз на нижней палубе, и двое из этих сели ему на ноги, а один — на шею, и стали до того немилосердно пороть его, старика, что дщерь его несчастная, хоть и была удерживаемая всеми монахинями, вырвалась из двери тайного их укрытия и закричат: нет, нет, пощадите моего отца, молю вас, и, увидев у отца на теле шесть или даже семь ран кровоточащих, пала она на колени, с лицом белым как смерть, и все молила турок пощадить старикову жизнь, а взять ее заместо. Тогда главный между ними отбросил ее прочь и, разгоряченный видом крови, ударил капитана в бок своим ятаганом и пригвоздил его прямо к двери в тайное то убежище, где женщины сидели, и разрезал его тело пополам, так что…
— И на этом заканчивается?
— Да. Прямо на середине предложения. Я думала сначала, что на этом пергаменте записана вся история, но, как видишь, ошиблась.
Читальный зал закрывался по субботам в час дня, и Элизабет вместе с Эвой решили пообедать в одном из кафе, расположенных на территории крытого рынка. До Рождества оставалось не меньше шести недель, но официантка была уже наряжена в красно-белый передник, а в качестве украшения на голове у нее красовались оленьи рожки из зеленой мишуры.
— Продолжай, пожалуйста. То, о чем ты рассказываешь, безумно интересно. — Эва рассеянно размазывала ножом масло по ломтику хлеба. — К тому же это значит, что ты проспорила мне пятьдесят фунтов.
— Ах да, точно.
— Вот и славно, я заставила тебя улыбнуться. — Эва выглядела донельзя довольной. — Сегодня утром ты так радостно сияешь. — Она, казалось, хотела добавить еще что-то, но воздержалась.
«Рассказать ли ей о событиях прошлой ночи?» — подумала Элизабет, но настроение подруги было таким безоблачным, что не хотелось портить его еще одним спором о Мариусе.
— Итак, что теперь ожидает этот манускрипт? У тебя будет возможность еще поработать с ним?
— Когда я показала свою находку работникам библиотеки, рукопись тут же отобрали, якобы для того, чтобы показать эксперту по манускриптам раннего периода. Чего и следовало ожидать. Но библиотекарь пообещал, что документ непременно вернется в читальный зал. Со временем.
— И не надейся. — Циничный тон Эвы говорил о ее глубоком недоверии к вышесказанному. — Мой опыт свидетельствует о том, что если в дело вмешиваются «эксперты», то любой бумаге можно сказать «прости-прощай». Твоего пергамента читатели больше не увидят. Тебе нужно было помалкивать насчет него.
— Теперь уже поздно что-либо менять, — пожала плечами Элизабет.
— Копию ты сумела снять?
— Большую часть текста я переписала, хоть местами рукопись была сильно повреждена, — Она рассказала о водяных разводах, погубивших некоторую часть документа. — Во всяком случае, достаточно, чтобы с ним можно было продолжать работать. Например, попытаться прояснить вопрос об авторстве текста.
Подошедшая официантка поставила на столик две чашки кофе. После паузы девушка продолжала: