Гаргантюа и Пантагрюэль (Гаргантюа)
Шрифт:
– - Брат Жан, у вас на носу капля.
– - Ха-ха!– - засмеялся монах.– - Вы думаете, что если я в воде по самый нос, стало быть, сейчас утону? Не бойтесь, не утону. Quare? Quia { Почему? Потому что (лат.)} выйти она из носу выйдет, а обратно не войдет: мой нос весь внутри зарос. Ах, друг мой, если б кто-нибудь сшил себе на зиму сапоги из такой кожи, как моя, он бы в них смело мог ловить устриц -нипочем бы эти сапоги не промокли!
– - Отчего это у брата Жана такой красивый нос?– - спросил Гаргантюа.
– - Оттого что так Богу было угодно, -- отвечал Грангузье.– - Каждому носу Господь придает особую форму и назначает особое употребление, -- он так же властен над носами, как горшечник над своими сосудами.
– -
– - Ну, ну, скажут тоже!– - заговорил монах.– - Согласно нашей истинной монастырской философии это оттого, что у моей кормилицы груди были мягкие. Когда я их сосал, мой нос уходил в них, как в масло, а там уж он рос и поднимался, словно тесто в квашне. От тугих грудей дети выходят курносые. А ну, гляди весело! Ad formarn nasi cognoscitur ad Те levavi... { По носу узнаешь, как "К Тебе вздымаю я" (лат.). (Слова в кавычках -начало псалма 122) } Варенья я не ем. Плесни-ка нам, паж! Item { Еще (лат.) } гренков.
ГЛАВА XLI. О том, как монах усыпил Гаргантюа, о служебнике его и о том, как он читал часы
После ужина стали совещаться о неотложных делах, и решено было около полуночи отправиться в разведку, дабы испытать бдительность и проворство врага, а пока что решили слегка подкрепить свои силы сном. Гаргантюа, однако ж, никак не мог уснуть. Наконец монах ему сказал:
– - Я никогда так хорошо не сплю, как во время проповеди или же на молитве. Я вас прошу: давайте вместе начнем семипсалмие, и вы сей же час заснете, уверяю вас!
Гаргантюа весьма охотно принял это предложение, и в самом начале первого псалма, на словах Beati quorum { Блажен, кому [отпущены беззакония] (лат.)} они оба заснули. Монах, однако ж, проснулся как раз около полуночи -- в монастыре он привык в это время вставать к утрене. Проснувшись, он тут же разбудил всех, ибо запел во все горло песню:
Эй, Реньо, очнись, проснись,
Эй, Реньо, да ну, вставай же!
Когда все проснулись, он сказал:
– - Господа! Говорят, что утреня начинается с откашливания, а ужин с возлияния. А мы давайте наоборот: утреню начнем с возлияния, а вечером, перед ужином, прокашляемся всласть.
Тут Гаргантюа сказал:
– - Пить спозаранку, тотчас же после сна, -- это против правил медицины. Прежде надлежит очистить желудок от излишков и экскрементов.
– - Нет, это очень даже по-медицински!– - возразил монах.– - Сто чертей мне в глотку, если старых пьяниц на свете не больше, чем старых докторов! Я с моим аппетитом заключил договор, по которому он обязуется ложиться спать вместе со мной, и целый день я за ним слежу, а просыпаемся мы с ним тоже одновременно. Вы себе сколько душе угодно принимайте ваши слабительные, а я прибегну к моему рвотному.
– - Какое рвотное вы имеете в виду?– - спросил Гаргантюа.
– - Мой служебник, -- отвечал монах.– - Сокольничие, перед тем как дать своим птицам корму, заставляют их грызть куриную ножку, -- это очищает их мозг от слизи и возбуждает аппетит. Так же точно и я беру по утрам веселенький мой служебничек, прочищаю себе легкие, а после этого мне только лей -- не жалей.
– - Какого чина придерживаетесь вы, когда читаете часы?– спросил Гаргантюа.
– - Как придется -- вот чего я придерживаюсь, -- отвечал монах.– - Иной раз читаю по три псалма и по три отрывочка из Священного писания, а нет охоты, так и совсем ничего. Я себя часами не утруждаю -- не человек для часов, а часы для человека. Словом сказать, я поступаю с ними, как все равно со стременными ремнями -- укорачиваю и растягиваю, как мне вздумается: brevis oratio penetrat celos, longa potatio evacuat cyphos { Краткая молитва достигает небес, долгое питие опорожняет чаши (лат.)}. Кто это сказал?
– - Честное слово, блудодейчик, не знаю, --
– - Весь в вас пошел, -- отвечал монах.– - А теперь venite apotemus.
Тут принесли невесть сколько жаркого, а к нему ломтики хлеба, смоченные в супе, и монах начал пить в свое удовольствие. Некоторые составили ему компанию, прочие отказались. Затем все начали собираться в поход и надевать бранные доспехи, при этом брата Жана облекли в доспехи против его желания, ибо он сначала и слышать ни о чем не хотел, кроме как о том, чтобы прикрыть живот рясой, а в руку взять перекладину от креста. Однако, не желая огорчать соратников, он все же вооружился до зубов и, привесив сбоку булатный меч, воссел на доброго неаполитанского скакуна, и вместе с ним выступили в поход Гаргантюа, Гимнаст, Эвдемон и еще двадцать пять самых храбрых слуг Грангузье, все в полном вооружении, все на конях и с копьями, как святой Георгий, а позади каждого воина на крупе коня сидел стрелок.
ГЛАВА XLII. О том, как монах ободрял соратников и как он повис на дереве
Итак, доблестные воины отправляются на поиски приключений, точно условившись перед отбытием, в каких случаях, если пробьет час великого и страшного сражения, должно давать бой, в каких -- уклоняться. А монах знай подбадривает их:
– - Дети мои, не бойтесь и не пугайтесь! Я поведу вас верным путем. С нами Бог и святой Бенедикт! Будь я так же силен, как и удал, я 6ы всех наших супостатов, пропади они пропадом, ощипал, как уток! Я не боюсь ничего, кроме артиллерии. Впрочем, подпономарь нашего аббатства дал мне одну молитву, -- она охраняет человека от всякого огнестрельного оружия, только мне-то она ни к чему, потому как я в нее вот настолько не верю. А уж этой самой перекладиной я наделаю дел! Клянусь Богом, задай кто из вас стрекача, так пусть меня черт возьмет, ежели я не сделаю его вместо себя монахом и не наряжу в свою рясу, -- ряса ведь помогает от трусости. Слыхали вы когда-нибудь про борзого кобеля господина де Мерля? Как охотничья собака, он сплоховал, а хозяин накинул на него рясу. Клянусь телом Христовым, с тех пор он уж не упустил ни лисы, ни зайца, и это еще что: он покрыл всех сучек в околотке, а ведь прежде он был по этой части слаб, de frigidis et maleficiatis { О чуждых любовному пылу и подвергшихся злому воздействию колдовства (лат.)}.
Брат Жан в сердцах произносил эти слова, как раз когда он, держа путь к Соле, проезжал под ореховым деревом, и тут забрало его шлема зацепилось за обломленный край толстого сука. Невзирая на это обстоятельство, монах изо всех сил пришпорил коня, конь же его не выносил шпор: он скакнул вперед, монах, силясь отцепить забрало, выпустил поводья и ухватился рукой за сук, а в это время конь из-под него вырвался. Монах вследствие этого повис на дереве и стал звать на помощь, кричать "караул" и всех обвинять в измене.
Эвдемон заметил его первый и обратился к Гаргантюа:
– - Государь, посмотрите поближе на этого висящего Авессалома!
Гаргантюа подъехал и, увидев, какое положение принял монах и как именно он повис, сказал Эвдемону:
– - Сравнив его с Авессаломом, вы отступили от истины. Авессалом запутался волосами, а у монаха голова бритая, и его держат уши.
– - Помогите же мне, черт бы вас всех побрал!– - кричал монах.– - Нашли время лясы точить! Вы вроде проповедников-декреталистов, которые говорят, что ежели нашему ближнему грозит смертельная опасность, то мы под страхом троекратного отлучения должны прежде убедить его исповедаться и восприять благодать, а потом уже оказывать ему помощь. Ну так когда кто-нибудь из этих проповедников упадет на моих глазах в воду и станет тонуть, я, вместо того чтобы броситься к нему и протянуть руку, прочту ему длиннющую проповедь de contemptu mundi et fuga seculi { О презрении к миру и бегстве соблазнов его (лат.) }, а когда уж он совсем застынет, тут только я его вытащу.