Гарики из Атлантиды. Пожилые записки
Шрифт:
Поскольку глупость — слово бытовое и применять его в научных разговорах неприлично, психологи ввели в обиход замечательно емкое понятие об открытости и закрытости разума.
Разум закрытый обороняется от поступающих в него новых сведений (не совпадающих с привычными), как средневековый Тибет — от иностранцев: они втекают в него и бесследно исчезают. Но реакция на них проявляется — гневная, нетерпимая, отвергающая. А люди, приносящие эти сведения, — недоумки, разносители мифов, злопыхатели, чудаки, обормоты. С точки зрения охраны душевного покоя это очень целесообразно, просто-таки разумно, ибо столкновение знаний чревато взрывом и душевным разладом,
Открытость разума — это распахнутость его для новых сведений, как бы ни противоречили они устоявшимся привычным взглядам; это готовность к схватке и борению мыслей, к душевному дискомфорту, который неминуем при этом. У закрытого разума потребности в новых сведениях нет, ибо он твердо держится курса, который проложили ему признанные авторитеты, и вслед за ними он даже может безболезненно поменять воззрения — сказанное ими принимается безоговорочно и бездумно. Он начинает со скрипом и недоумением разворачивать свои замшелые механизмы, если стряслось нечто экстраординарное, а объяснение от почитаемых авторитетов — не поступило.
Речь идет, разумеется, о крайних проявлениях разума. Кроме того, в уютной гавани закрытости пребывает множество светлых и глубоких умов. И наоборот — возможен настежь распахнутый, обдуваемый всеми ветрами времени дурак, но на этом вихревом полюсе долго жить немыслимо, и, пометавшись, он с облегчением переходит в состояние иное, где покой, безветрие и благолепие небес над душевным горизонтом. Я обрел твердую точку зрения, говорит (и чувствует) он. Только давно уже и грустно замечено, что ничто так не мешает видеть, как точка зрения.
Насколько сложной и глубокой оказалась глупость, почтительно думал я, начиная благоговеть перед этим непостижимым повсеместным чудом. Одна случайная мысль отвлекла меня совсем в иную сторону.
Есть на планете нашей замечательный весенний праздник: первое апреля. День вранья. Первое апреля — это единственный день, когда люди обманывают друг друга бескорыстно. Как интересно сообщить человеку о какой-нибудь ложной неприятности (о приятности нельзя, чтоб разочарование не омрачило удовольствия) и наслаждаться, если он поверил.
Но почему он поверил? Поверил в нелепую, шитую белыми нитками неожиданную неприятность. Может быть, он глуп? Нет, очень умен и прозорлив. Но именно поэтому и поверил. Поскольку как раз умный человек всегда готов в нашем печальном мире к любой нечаянной житейской невзгоде.
Но эти мысли я отогнал. Они неразумно уводили меня из благоухающих долин чистой психологии. А я уже созвонился еще с одним человеком, грамотным в этой области.
Мой собеседник и многолетний приятель Веня Пушкин (уже умер он, светлая ему память) рано стал доктором психологических наук, был широко и неназойливо образован, а среди коллег своих слыл чудаком из-за пристрастия к исследованиям, в те годы не академическим: он увлекался телепатией и ставил эксперименты, ища нервную систему у растений. В Институте психологии он заведовал лабораторией мыслительных процессов. А так как думают без исключения все (а полагать, что думаешь, — уже мышление), то и вопрос о глупости здесь был весьма уместен. Однако же профессор Пушкин сильно огорчил меня.
— Глупости на свете нет и быть не может, — сухо сказал он. — Снижение умственных способностей нигде не переходит за отчетливый предел, где можно
— Хочешь, — сказал профессор, — я покажу это прямо на твоем примере? Ты в умственном отношении, слава богу, пока что безнадежно здоров, но сколь огромно количество людей, правомерно считающих тебя недотепой, обалдуем, шутом гороховым, олухом царя небесного и даже просто идиотом, не правда ли?
— Правда, это правда, — взмолился я, — давай лучше поговорим обобщенно.
— Как раз именно глупость склонна все обобщать, — неумолимо сказал профессор.
— Не обобщай, и обобщен не будешь, — добавил он, разрешая мне в виде исключения курить у него в кабинете.
— Ибо глупость, — сказал он, — это всего лишь мнение одного (или группы) о разуме и поступках другого (или нескольких). Глупость — это точно такое же понятие, как юридическое понятие вины. Всегда отыщутся люди, которые готовы будут доказывать невиновность (разумность) или виновность (глупость) обсуждаемого человека.
Или выявится невозможность осуждения даже при наличии вины (неизбежно было совершение глупости). Ибо сложность возникшей жизненной проблемы оказалась выше уровня умственных способностей обвиняемого. Вынужденный решать, человек в подобной ситуации совершит глупость. Но — лишь по мнению тех, кто имеет больше опыта, способен осмыслить проблему тоньше и глубже и поступить разумней. Да еще оценка эта ставится уже с оглядкой на последствия, и не очевидно, как поступили бы сами судьи, доведись им решать мгновенно. Кстати, в таких случаях всегда правомерно (юридическое слово) обсудить разум тех, кто навязал эту проблему человеку, споткнувшемуся на ней. У Антуана де Сент-Экзюпери замечательно говорит король Маленькому Принцу: если я прикажу своему министру обернуться морской чайкой, или порхать с цветка на цветок, или написать трагедию, а он приказа не выполнит — кто в этом будет виноват? С каждого надо спрашивать, говорит разумный король, только по его возможностям, это главное для разумной власти.
К сожалению, жизнь (или судьба) эту повесть мудрого француза не читала и постоянно вынуждает нас то порхать бабочкой, то трепыхаться морской чайкой, то сочинять невесть что безо всякой к тому склонности и подготовки — вот мы дураками и выглядим. Но не расстраивайся, кто-то из великих поэтов сказал, что дурак, признавший, что он дурак, — уже наполовину гений.
Только ведь и эта половина сомнительна. Глубокий и талантливый мыслитель, свободно блуждающий разумом по любым лабиринтам мироздания и развязывающий мертвые узлы сложнейших проблем, будучи неосторожно послан женой на рынок, покупает на первом же попавшемся лотке мелкую пожухлую картошку — к снисходительной ухмылке продавца и недоуменному огорчению жены. И как бы ни был ты умен, и прозорлив, и проницателен — всегда найдется некто, кто сумеет обвести тебя вокруг пальца и переиграть на своем поле.
Так что не спеши осуждать глупость. На любом поступке властно сказываются собственная, личная прикидка соразмерности средств и цели, свой спектр интересов и предпочтений, своя система нравственных и прочих резонов. У каждого свои соображения и доводы, своя шкала плюсов и минусов, и слово «глупость» возникает лишь от несхожести двух измерительных линеек. Сколько тому примеров!
Заметно и значительно глупеют влюбленные. Так это же их счастье! А заодно и общественное: ведь человечество должно плодиться.