Гароэ
Шрифт:
Воцарилось долгое и напряженное молчание.
Капитан стоял, не шелохнувшись и не сводя глаз с островитян, словно ожидая, что они вот-вот рухнут замертво, он изучал их лица в поисках малейшего признака страха или недомогания и спустя несколько минут, которые тянулись целую вечность, нехотя кивнул:
– Ладно! Пусть оставляют воду и проваливают… – Он повернулся к сержантам и приказал: – Снимите старика, и пусть люди попьют, но в меру: сейчас каждому по черпаку, и еще по одному – вечером.
Он повернулся и исчез в глубине своей хижины.
15
Даже
Последовал короткий, отрывистый ответ, исключавший возможность дискуссии: сухое «да» или «нет» на четко поставленный вопрос.
Проблема заключалась в том, как понять, утверждение это или отрицание. Проведя на острове несколько месяцев, неугомонный сержант Калисто Наварро так этому и не научился.
Он постоял, наклонив голову и прислушиваясь, пытаясь определить, с какого близлежащего холма или дальнего леса доносятся не поддающиеся расшифровке сообщения, однако только и смог заключить, что, нарушая вековой уклад, дикари в большинстве своем в полночь не спали и свистели как с севера, так и с юга, востока и запада.
Растущая луна вызвала в его памяти знамена, реющие впереди грозных полчищ мавров во время бесчисленных сражений, в которых ему довелось принимать участие. А когда она вот-вот должна была скрыться за холмом, сержант понял, что опасность неизбежна, а потому спустя несколько минут он ворвался в хижину, чтобы растолкать своего командира.
– Проснитесь, капитан! – настойчиво умолял он. – Проснитесь, пожалуйста!
Кастаньос в тревоге открыл глаза.
– Что стряслось, Наварро? – пророкотал он. – Что это ты так раскричался?
– Слава богу! – прозвучало в ответ.
– Почему «слава богу»? – спросонья недоумевал капитан, приподнимаясь на своей походной кровати.
– Потому что вы проснулись.
– А чего ты ждал, скотина, ведь ты чуть не вывихнул мне плечо?
– Просто больше никто не проснулся. – Ответ суетливого сержанта совсем сбил капитана с толку. – Остальные не открывают глаз, даже если их пинать ногами.
– Как такое может быть?
– Не знаю.
– Они мертвы?
– Нет, но они в беспамятстве. Даже Фернан храпит как боров.
– Ты пил воду, которую принесли дикари? Сержант отрицательно мотнул головой.
– Вечером – нет, – смущенно сознался он. – Она показалась мне слишком соленой, и я решил попить из вашего кувшина.
– Проклятые сукины дети!
Тут капитан Диего Кастаньос понял – никаких других объяснений ему не понадобилось, – что попал в грязную ловушку: дикари не посмотрели на то, что их четверым товарищам пришлось вдоволь напиться из бурдюков, а потом спать без просыпу несколько часов кряду, лишь бы враги последовали их примеру.
Он натянул сапоги, схватил оружие, выскочил наружу и вскоре сам убедился в том, что все, начиная с сержанта Фернана Молины и кончая последним
Пересвисты зазвучали все чаще, и по спине капитана пробежали мурашки.
– Нас провели, Наварро! – не выдержав, воскликнул он. – Нас кругом обставили, и боюсь, это все Баэсуля и его люди.
– И что же нам теперь делать?
– Сражаться!
– С кем?
Ответом был град увесистых камней, вылетевших из темноты. Он был таким интенсивным, что, когда камни просвистели у них над ухом, тут же последовал приказ:
– Беги, черт! Беги, не то нам вышибут мозги! Они ринулись в темноту, пригнув голову, спотыкаясь и чертыхаясь, уверенные в том, что вот тут-то им и конец, вместе со всеми их чаяниями и невзгодами. Не успели они скрыться из глаз, как появились (прав был Кастаньос) Гонсало Баэса, Бруно Сёднигусто и Амансио Арес, поспешившие зажечь факелы, которые несли в руках, и в их свете стали осматривать одно за другим лица спящих.
– Свяжите руки Молине и этим троим мерзавцам и освободите пленников, – отрывисто приказал антекерец. – И постарайтесь держать в стороне островитян: чем меньше они будут в этом участвовать, тем лучше.
Пока подчиненные выполняли приказ, лейтенант набросал кучу дров, развел костер, уселся на табурет, успевший послужить эшафотом, и приготовился ждать, когда спящие очнутся.
Он не смог бы точно сказать, счастлив он или несчастен.
Да, ему удалось решить трудную проблему без кровопролития, но при этом он ступил на скользкую почву, где его ожидало множество опасностей.
В первую очередь его мучил совершенно конкретный вопрос: кто он – все еще офицер королевской армии или уже изгой?
Кто на него ответит?
Как можно, не побывав на острове, не ведая, что именно здесь творилось в последние месяцы, разобраться, кто прав, а кто виноват?
Что может сказать в свое оправдание офицер, отдавший подчиненных на милость дикарей? Ведь те хоть сейчас могут выйти из своих укрытий и безнаказанно размозжить несчастным головы камнями.
До какой степени можно полагаться на слово Бенейгана? А что, если жажда мести, взыгравшая в туземцах, окажется сильнее уважения, которое они питают к предводителю?
Наверняка очень трудно забыть то зло, которое причинили им испанцы, не говоря уже о позорной сцене – когда самый почтенный член их сообщества на их глазах пытался удержать равновесие, стоя на табурете с веревкой на шее. Случись что-либо подобное в Антекере, эти спящие бедняги превратились бы в покойников.
– Тебе незачем за них бояться: мы не способны кого бы то ни было убить, и меньше всего – людей беззащитных.
Гонсало Баэса был благодарен Тенаро, который опустился перед ним на корточки. Лейтенанту передалось спокойствие старика: стоило только взглянуть ему в глаза, как стало ясно, что островитяне в самом деле ни за что не лишат жизни человека, находящегося в бессознательном состоянии.