Гароэ
Шрифт:
Диего Кастаньос, ожидая нападения, сидел с кинжалом в одной руке и колом – в другой; он глядел в оба, но услышал только хриплый голос Фернана Молины, который прозвучал чуть ли не насмешливо:
– Вы все еще там, капитан?
– Да, я здесь.
– А Калисто?
– Спит.
– Какое совпадение! – прозвучало в ответ, а затем с особым упором на последнем слове: – Санчо тоже «уснул».
– Стало быть, нас осталось только двое. Попытаешься меня убить?
– Вода есть вода, капитан.
Прошло еще почти три часа, и капитан Кастаньос понял, что усталость начинает брать свое
Перебирая бок шлюпки кончиками пальцев, он постепенно приблизился к корме и, зацепившись за нее, выждал несколько минут, желая убедиться, что враг не заметил его передвижений.
Еще одна летающая рыба пронеслась рядом и исчезла в ночи.
Решив, что все спокойно, он взял в правую руку оружие, вылез из воды, опираясь на левую, и с силой полоснул по воздуху кинжалом, но рука ушла в пустоту.
Он чертыхнулся про себя, однако вновь погрузился в воду так, чтобы на поверхности оставалась одна голова, и, набравшись терпения, затаился.
Терпение выиграло много битв.
И столько же проиграло.
Он предпринял три попытки – и все без результата – в нескольких точках фелюги, а в четвертый раз острое лезвие погрузилось по самую рукоятку в спину сержанта Фернана Молины, который вскочил на ноги, взвыв от боли. Диего Кастаньос был достаточно сильным мужчиной, чтобы тут же забраться в лодку и наброситься на раненого, который продолжал стонать; капитан наносил ему удар за ударом, пока не понял, что тот перестал двигаться.
На рассвете третьего дня он сидел в шлюпке один, безраздельно владея обоими бурдюками с водой. Густое желтое облако постепенно отступало назад, по мере того как восточный ветер отгонял его на запад, а на горизонте не было видно ни малейшего признака суши.
По его расчетам, воды было достаточно, чтобы продержаться две недели. А между тем ветер неумолимо толкал шлюпку все дальше в глубь Мрачного океана.
17
Знойный сирокко дул восемь дней. Единственное, чем можно было заниматься в это время, – лежать в тени, стараясь не расходовать воду и энергию, или время от времени окунаться в гладь океана, усеянную маленькими коричневыми бабочками с белыми пятнами. Ветер принес их из далекой пустыни, и они не дотянули всего нескольких метров до спасительной суши.
Некоторые еще трепетали крылышками и то здесь, то там исчезали, проглоченные какой-нибудь рыбиной, которая тут же возвращалась в глубину, где вода была холоднее и приятнее.
Видимость по-прежнему была нулевой, поэтому у обитателей острова – как туземцев, так и испанцев – было ощущение, что они погрузились в какой-то причудливый мир, в котором изредка возникала человеческая фигура, направлявшаяся к морю как к последнему прибежищу.
Птицы не решались летать, а если и пытались, то самые слабые внезапно бросались на землю и успевали испустить дух прежде, чем сломать себе шею от удара о камни.
Даже игруны дельфины и неторопливые
Утром четвертого дня появился передовой отряд саранчи, однако сообразительные насекомые, должно быть, пришли к выводу, что этот небольшой остров из черного вулканического камня может превратиться в кладбище для миллионов их сородичей, поэтому, передохнув пару часов, вновь отправились в полет – ведь есть же где-то менее суровая земля.
Вероятно, они смекнули, что жить в пустыне, где яйца можно отложить в песок, это одно дело, а пытаться зарыть их в непроницаемую лаву – совсем другое.
– Если так будет продолжаться, тогда даже Гароэ не сможет нас спасти… – сказала Гарса однажды ночью, когда они не могли заснуть из-за невыносимой жары. – Старики говорят, что подобное стечение неблагоприятных обстоятельств бывало редко.
– Но что это за Гароэ такой?
– Я не могу тебе сказать, пока не родится ребенок: тогда ты будешь признан одним из наших. А в данной ситуации если бы я это сделала, то поплатилась бы жизнью. – Гарса ласково погладила его по щеке и добавила: – Тот корабль привез мне тебя, но одновременно принес острову все мыслимые и немыслимые несчастья: нас преследует злой рок.
– Я не верю в злой рок… – заметил ее муж, впрочем, без особой убежденности. – В невезение – да, но полоса невезения рано или поздно заканчивается.
– Если нынешняя полоса не поспешит завершиться, невезению больше нечем будет поживиться, разве что кучей трупов.
Достаточно было оглядеться вокруг: свет полной луны никак не мог пробиться сквозь густую завесу рассеянного в воздухе мелкого песка, – чтобы признать, что опасения островитянки имеют все шансы превратиться в реальность.
За тысячелетия человек доказал, что он способен справиться с любыми трудностями и выйти победителем, только если не борется с силами природы. И на этот раз природа не стала демонстрировать свою силу посредством разрушительного землетрясения, ужасного извержения или яростного урагана, а избрала иной, более спокойный, но все равно убийственный способ: абсолютный и безмолвный покой смерти.
Духота не давала передышки, жажда изводила, бездействие изнуряло. Казалось, нервы выступили на поверхность высохшей и потрескавшейся кожи, и лейтенанту Баэсе пришлось приложить немало усилий, чтобы держать в кулаке своих подчиненных, не знавших, куда себя деть.
Когда он решил обсудить с ними, как построить такой корабль, чтобы он был достаточно надежен и мог без риска одолеть расстояние в несколько лиг, отделявшее их от Гомеры, один только долговязый и прыщавый уроженец Кадиса, пользовавшийся вполне заслуженной репутацией вшивца и несусветного лентяя, хотя и отзывавшийся на звучное имя Курро Карро, осмелился поднять руку.
– Я никогда не строил кораблей, но видел, как это делается… – неохотно признался он; следовало отдать должное его честности. – Мальчишкой я часами сидел с удочкой на пирсе и наблюдал за стариком плотником на берегу; его мастерская находилась в метрах двадцати.