Гарпагон

Андреев Николай

Пророк согласно кивнул.

– Ему всё известно… Ну, или почти всё.

– И про меня тоже?

– И про тебя тоже.

– А можно у него узнать, на что я способен?

– Что ж, давай попробуем.

С этими словами Пророк высоко поднял голову, сощурился, отчего его прямоугольные зрачки превратились в тонкие горизонтальные линии, задумчиво пошевелил губами и замер, удивлённо вскинув брови. Повернул к Введенскому лицо, осмотрел его с головы до ног так, будто при первой встрече упустил нечто важное и, медленно проговаривая слова, сказал, что да, как это ни странно,

но он, Елисей Ильич Введенский – отпрыск Данова племени, при удачном стечении обстоятельств способен увековечить своё имя в веках и народах.

– Но…

– Что? – затаив дыхание, спросил Введенский.

– Одних твоих способностей для этого всё же недостаточно – необходимо ещё огромное желание достичь поставленной цели, которого у тебя нет…

– Есть!

– И сила воли отречься от того, что стоит на пути её достижения.

Пророк замолчал.

– Это всё? – с надеждой на то, что других условий не будет, спросил Введенский.

– Тебе, мой мальчик, каким бы ты способным ни был, не обойтись без помощи Высшего разума. А чтобы получить эту помощь, ты должен заслужить её, то есть, доказать свою – как у вас раньше выражались – профпригодность.

– Я готов! – воскликнул Введенский. – Что я должен сделать для того, чтобы вы мне помогли стать великим?

– Что сделать? Да много чего. Но об этом позже. Тебя ждут.

Введенский нехотя согласился.

– Что ж, позже, так позже.

– Да! И последний вопрос… Ты когда-нибудь чувствовал, что не такой, как все?

Введенский смутился. Отвёл глаза и, как бы признаваясь в том, в чём при других обстоятельствах никогда бы не признался, сказал, что он: нет, а вот мама с бабушкой: да.

– Они, когда мной недовольны, часто говорят, что я ни от мира сего – ни от неё, ни от бабушки, ни от отца, которого, кстати говоря, у меня никогда не было.

Усмехнувшись, Пророк махнул рукой, дескать, иди. Безоблачное небо в ту же секунду стремительным вихрем обрушилось на равнину, скрутило в глубокую воронку и затянуло внутрь чёрной пропасти, испещрённой светом бесчисленных звёзд.

Очнулся Введенский от того, что Оля хлестала его по щекам.

– Ты чего? – ошалело пробормотал он.

Вместо ответа Оля бросилась ему на шею. Обвила её тоненькими ручками и заплакала-запричитала:

– Очнулся! Елисеюшка! Миленький мой! Очнулся!

Савелий Проскурин, Рыжик, Юдин, Кузнецов, Низамутдинов, образовавшие перед диваном полукруг, выпрямились и облегчённо выдохнули.

– А мы уж думали, Елисей, ты всё, – вытирая вспотевший лоб, прохрипел Проскурин.

– Что, всё?

– Остался в плену Высшего разума… А ты вон как – выкарабкался… Молодец.

Едва придя в себя, Введенский первым делом принялся утешать плачущую Олю. Он гладил её по голове, по плечам, говорил, что сам не понимает, как это произошло, и что в следующий раз, когда снова встретится с Пророком – посланником Высшего разума, обязательно выйдет из медитации по первому её зову.

Оля перестала плакать.

– Каким посланником?

– Необыкновенным!

Введенский

взял Олину ладонь и, целуя её, в восторженных тонах принялся описывать Пророка – как он выглядел, как себя вёл, что говорил о будущем мира вообще и о Третьей мировой войне в частности. Хотел похвастать тем, что был принят им в ученики, но, увидев с каким недоверием одноклассники слушали его, решил повременить.

Спросил:

– Вы мне что, ребята, не верите?

Ребята переглянулись и сказали, что верить-то они ему верят – слышали, какие необыкновенные виденья иной раз посещают йогов во время длительных медитаций – однако всерьёз обсуждать эту тему не хотят по причине того, что обсуждать тут по большому счёту нечего.

– То есть, вы считаете: мне всё это привиделось, – уточнил Введенский. – Да?

Проскурин ответил: да, считаем, а Кузнецов – самый продвинутый среди одноклассников в теории медитаций, добавил, что поскольку медитация и сон – это изменённые состояния одного и того же сознания, то ему, Введенскому, нечего тут, понимаешь, обижаться и кривить перед ними недовольную рожу.

– Хочешь, чтобы мы тебе поверили? Не вопрос, поверим, только приведи, пожалуйста, хотя бы одно доказательство этой встречи.

Ни одного доказательства Введенский привести не мог и потому всё оставшиеся до ухода одноклассников время не проронил о Пророке ни слова, лишь украдкой, так, чтобы этого никто не заметил, поглядывал на циферблат настенных часов, где стрелки минута за минутой приближали к новой встрече с ним.

Утро для Введенского началось с медитации. Под медленный тягучий блюз и подробные инструкции томного женского шёпота он как следует продышался, расслабился и, крепко зажмурившись, представил себе Высший разум в виде наполненного желеобразным веществом желто-оранжевого шара. Мысленно произнеся: «Я доверяю Высшему разуму огонь своего сердца и тепло своей души», пролетел через сердцевину белого лотоса к древу познания и там, в тени дубовых ветвей, встретил опиравшегося на посох Пророка.

Они вежливо поздоровались. Поинтересовались друг у друга: как здоровье, как дела, сели на скамью и слово за слово завели неторопливый разговор о величии и славе, смерти и бессмертии, Боге, его учениках и роли учеников в создании нового мира. Введенский внимательно выслушал историю об Иисусе Галилеянине – человеке, который называл себя сыном Бога, и сказал, что Иисуса, конечно, жаль, слов нет, но что касается религии, то говорить о ней в двадцать первом веке – это тоже, что ворошить далёкое прошлое – увлекательно, приятно, но бессмысленно и бесперспективно.

– Поэтому, если можно, давайте, побеседуем о чём-нибудь другом, более практичном.

Услышав эти слова, Пророк недовольно поёрзал на скамье и буркнул: нельзя.

– Я тебе уже говорил, что будущее мира зависит от выбора человека?

– Да.

– А от чего зависит этот выбор?

– Нет.

– Понятно. Тогда слушай… Выбор человека зависит от его мироощущения – от того: где он живёт, какой ландшафт его окружает, с какими народами соседствует, во что верит или, говоря другими словами, в кого…