Гарри Поттер и Орден Феникса
Шрифт:
Они разложили книжки в тени букового дерева и сели. Рон взахлёб — в десятый раз — рассказывал, как ему удалось взять первый мяч во вчерашней игре.
— Понимаете, я ведь тогда уже пропустил мяч от Дэвиса, и уверенности совершенно не чувствовал, а передо мной вдруг — раз! — появляется Брэдли! И тут я говорю себе: ты можешь, можешь! У меня была всего секунда, чтобы решить, куда лететь, потому что, знаете, казалось, он целит в правое кольцо — от меня правое, от него-то левое — но я почему-то понял, что он хочет меня обдурить, вот я и рискнул и полетел влево — ну, в смысле, от него вправо — и… ну… вы сами видели, —
— Я не улыбаюсь, — заверил Гарри, опуская глаза к учебнику по превращениям и пряча улыбку. Поведение Рона живо напомнило ему о другом гриффиндорском игроке, который когда-то ерошил волосы под этим же деревом. — Просто я рад, что мы выиграли, вот и всё. — Да, выиграли, — медленно, со вкусом проговорил Рон. — А помните, какое было лицо у Чэнг, когда Джинни выхватила Проныру у неё из-под носа?
— Она, наверное, заплакала, да? — печально сказал Гарри.
— Ну, это-то да… от злости, скорее всего… но… — Рон нахмурился. — Вы ведь видели, как она отшвырнула метлу, когда приземлилась?
— Э-э… — промычал Гарри.
— Вообще-то… не видели, — тяжко вздохнув, призналась Гермиона. Она отложила книжки и с извиняющимся видом посмотрела на Рона. — Честно говоря, мы с Гарри видели только первый гол, который забил Дэвис.
Тщательно взъерошенные волосы Рона, казалось, поникли от разочарования.
— Вы не смотрели? — слабым голосом пролепетал он, переводя взгляд с одного на другую. — Не видели, как я брал мячи?
— Если честно… нет, — Гермиона утешающе протянула к нему руку. — Рон, мы не хотели уходить — нам пришлось!
— Да? — лицо Рона постепенно наливалось краской. — Это почему же?
— Из-за Огрида, — сказал Гарри. — Он решил признаться, откуда у него раны. И попросил пойти с ним в лес. Что оставалось делать, ты ведь знаешь, какой он бывает. Ну и, короче…
Весь рассказ занял пять минут, и когда он подошёл к концу, негодование на лице Рона сменилось потрясением.
— Он привёл его с собой и прятал в лесу?
— Угу, — хмуро буркнул Гарри.
— Нет, — замотал головой Рон, словно отрицание действительности могло изменить её. — Нет, он не мог этого сделать.
— Очень даже мог, — возразила Гермиона. — В Гурпе около шестнадцати футов росту, он любит вырывать с корнем двадцатифутовые сосны и знает меня, — она фыркнула, — под именем «Герми».
Рон нервно хохотнул.
— И Огрид хочет, чтобы мы…?
— Учили его английскому языку, да, — подтвердил Гарри.
— Он чокнулся, — почти с восхищением прошептал Рон.
— Да, — раздражённо отозвалась Гермиона, переворачивая страницу книги «Превращения для продолжающих» и рассматривая серию иллюстраций, которые показывали, как сова становится театральным биноклем. — Да. Я начинаю думать, что так и есть. Но, к несчастью, мы с Гарри связаны обещанием.
— Значит, придётся нарушить обещание, — категоричным тоном заявил Рон. — Сами подумайте, у нас экзамены… нам самим до исключения остаётся вот столечко, —
— Да, но… мы обещали, — очень тихо ответила Гермиона.
Рон с отсутствующим видом пригладил волосы.
— Ладно, — вздохнул он, — Огрида ведь пока не уволили, правда? До сих пор он продержался, может, продержится и до конца года. И нам не придётся иметь дело с Гурпом.
Под жаркими лучами солнца окрестности замка сверкали яркими, словно масляными, красками на не просохшей картине; безоблачное небо улыбалось собственному отражению в играющей искорками глади озера; изредка набегающий ветерок прогонял по шёлковому газону лёгкие волны. Настал июнь. Для пятиклассников он означал только одно: экзамены на С.О.В.У.
Учителя больше не давали домашних заданий, посвящая уроки повторению тем, которые, по их мнению, вероятнее всего могли встретиться в билетах. В атмосфере горячечной сосредоточенности, царившей вокруг, Гарри забыл обо всём, кроме экзаменов. Впрочем, на уроках зельеделия он иногда думал: интересно, говорил ли Люпин со Злеем о продолжении занятий окклуменцией? Если и говорил, то Злей проигнорировал его слова так же, как игнорировал самого Гарри. Последнего это весьма устраивало; дел хватало и без окклуменции. Гермиона, к счастью, тоже была поглощена другими заботами и не приставала к нему; она постоянно что-то бормотала себе под нос и уже много дней не вспоминала об одежде для эльфов.
Но не только Гермиона вела себя странно. У Эрни Макмиллана, скажем, появилась неприятная привычка расспрашивать всех и каждого, кто сколько готовится к экзаменам.
— Вот вы сколько часов в день занимаетесь, примерно? — с маниакальным блеском в глазах, требовательно спросил он у Гарри и Рона, когда все они перед уроком гербологии стояли у теплицы.
— Не знаю, — пожал плечами Рон. — Сколько-то занимаюсь.
— Больше восьми часов или меньше?
— Наверно, меньше, — немного встревожившись, ответил Рон.
— Я занимаюсь восемь, — гордо надулся Эрни. — Восемь или девять. Час перед завтраком каждый день обязательно. Восемь — это в среднем. По выходным стараюсь десять. В понедельник занимался девять с половиной. Во вторник похуже — всего семь с четвертью. Потом в среду…
Гарри готов был поставить памятник профессору Спаржелле за то, что она запустила класс в теплицу номер три и тем самым заставила Эрни замолчать.
Между тем, Драко Малфой нашёл ещё один способ посеять панику среди пятиклассников. За несколько дней до начала экзаменов многие слышали, как он говорил Краббе и Гойлу у кабинета зельеделия:
— Разумеется, дело не в том, что ты знаешь, а в том, кого знаешь. Вот, например, мой папа. Он много лет дружит с председателем Колдовского Экзаменационного Комитета — старушкой Гризельдой Марчбэнкс. Мы приглашаем её на званые ужины и всё такое…
— Как думаете, это правда? — тревожным шёпотом спросила Гермиона у Гарри и Рона.
— Даже если да, что мы можем поделать, — мрачно ответил Рон.
— Вряд ли это правда, — тихо сказал за их спинами Невилль. — Гризельда Марчбэнкс — подруга моей Ба. И она ни разу не упоминала Малфоев.