Гарри Поттер и Принц-Полукровка (пер. Эм. Тасамая)

Роулинг Джоан Кэтлин

— Но почему министерство не догадалось, что это дело рук Вольдеморта? — гневно воскликнул Гарри. — Он же был несовершеннолетним! Я считал, они умеют обнаруживать такие случаи!

— Ты абсолютно прав, умеют, но только колдовство, а не исполнителя: ты же помнишь, как тебя обвиняли в наложении Невесного заклятия, в котором на самом деле был виноват…

— Добби, — проворчал Гарри; несправедливость обвинения до сих пор жгла душу. — Значит, если ты несовершеннолетний и колдуешь в доме взрослого колдуна или ведьмы, министерство ничего не

узнает?

— Там безусловно не смогут сказать, чьих это рук дело, — Думбльдор чуть улыбнулся при виде негодования Гарри. — Они полагаются на родителей, считая, что у себя дома те отвечают за послушание отпрысков.

— Чушь, — отрезал Гарри. — Смотрите, что было здесь, с Морфином!

— Согласен, — кивнул Думбльдор. — Каким бы ни был Морфин, он не заслужил смерти в тюрьме, да и обвинения в убийстве, которого не совершал. Однако становится поздно, а я хочу показать тебе второе воспоминание…

Думбльдор извлек из внутреннего кармана еще один хрустальный фиал, и Гарри притих, вспомнив о том, что это воспоминание — самое важное. Содержимое флакончика словно загустело и не хотело переливаться в дубльдум; неужто воспоминания тоже портятся?

— Это займет недолго, — сказал Думбльдор, опорожнив наконец фиал. — Не успеешь опомниться, мы уже вернемся. Ну-с, полезли обратно…

Гарри пролетел сквозь серебристую мглу и на этот раз очутился перед хорошо знакомым человеком — молодым Горацием Дивангардом. Гарри настолько привык к его лысине, что прямо оторопел, увидев вместо нее густые и блестящие желтоватые волосы, напоминавшие соломенную крышу; впрочем, на макушке уже светилась проплешинка величиной с галлеон. Усы, не такие густые, как сейчас, отливали рыжиной. Этот Дивангард был гораздо менее круглым, чем нынешний, но золотым пуговицам богато расшитого жилета уже приходилось выдерживать определенный напор. Он сидел, удобно раскинувшись в мягком кресле с широкими подлокотниками, положив маленькие ноги на бархатный пуфик, и держал в одной руке маленький бокал вина, а другой рылся в коробке с ананасными цукатами.

Гарри повернул голову — рядом как раз приземлился Думбльдор — и понял, что они находятся в кабинете Дивангарда. Вокруг на более жестких или низких сиденьях расположились с полдюжины мальчиков подросткового возраста. Гарри сразу узнал Реддля; он был самый красивый и спокойный. Его правая рука покоилась на ручке кресла; Гарри, вздрогнув, увидел у него на пальце золотое кольцо с черным камнем: Реддль уже убил своего отца.

— Сэр, а правда, что профессор Потешанс уходит на пенсию? — спросил Реддль.

— Том, Том, и знал бы, не сказал, — Дивангард укоризненно погрозил Реддлю белым от сахара пальцем, но слегка подпортил впечатление, подмигнув. — Интересно, откуда ты берешь информацию, дорогой мальчик; зачастую тебе известно больше, чем учителям.

Реддль улыбнулся; остальные засмеялись и восхищенно посмотрели на него.

— С твоей поразительной способностью знать то, что не следует, и умением угодить нужным

людям — кстати, спасибо за ананасы, ты совершенно прав, это мои любимые…

Кое-кто из мальчиков захихикал, но тут случилось непредвиденное: комнату неожиданно заволокло белым густым туманом, и Гарри перестал видеть что-либо, кроме лица Думбльдора. Затем из тумана донесся неестественно громкий голос Дивангарда:

— … помяни мое слово, юноша, ты пойдешь по плохой дорожке!

Туман рассеялся столь же внезапно, как и появился, но никто и словом о нем не обмолвился; все сидели с таким видом, словно ничего особенного не случилось. Гарри изумленно огляделся по сторонам. Маленькие золотые часы на письменном столе пробили одиннадцать.

— Святое небо, уже так поздно? — воскликнул Дивангард. — Пора, ребята, иначе нам всем влетит. Лестранг, завтра утром я жду сочинение — или ты получишь взыскание. То же касается Эйвери.

Мальчики потянулись к выходу. Дивангард грузно поднялся с кресла и отнес пустой бокал на письменный стол. Реддль медлил — нарочно, чтобы остаться наедине с преподавателем. Дивангард обернулся, увидел его и сказал:

— Будь осторожен, Том, ты же не хочешь, чтобы тебя поймали вне спальни в такое время, ты ведь у нас староста…

— Сэр, я хотел вас кое о чем спросить.

— Тогда спрашивай скорей, мой мальчик, спрашивай…

— Сэр, мне интересно, знаете ли вы что-нибудь об… окаянтах?

Это случилось снова: плотный туман наполнил комнату, скрыв и Диванграда, и Реддля; только Думбльдор безмятежно улыбался рядом с Гарри. Затем, совсем как в прошлый раз, гулко зазвучал голос Дивангарда:

— Я ничего не знаю об окаянтах, а если б и знал, не сказал! А теперь прочь отсюда и чтобы я больше не слышал о них!

— Вот и все, — мирно проговорил Думбльдор. — Нам пора.

Ноги Гарри оторвались от пола и пару секунд спустя опустились на коврик перед письменным столом Думбльдора.

— Все? — недоумевающе спросил Гарри.

И это — самое важное воспоминание? Что в нем особенного? Туман, конечно, странный, как и то, что его никто не заметил, но больше-то ничего… Подумаешь, Реддль задал вопрос и не получил ответа…

— Ты, возможно, заметил, — сказал Думбльдор, усаживаясь за стол, — что над этим воспоминанием слегка поработали.

— Поработали? — переспросил Гарри и тоже сел.

— Определенно, — кивнул Думбльдор. — Профессор Дивангард испортил свои воспоминания.

— Но зачем?

— Затем, полагаю, что он их стыдится, — ответил Думбльдор. — Он хотел представить себя в лучшем свете и уничтожил те части, которые не хотел мне показывать. Работа, как ты сам видел, топорная, но оно и к лучшему: значит, под измененной записью по-прежнему находится настоящая.

— Поэтому, Гарри, я впервые даю тебе домашнее задание: убедить профессора Дивангарда отдать тебе истинное воспоминание, без сомнения, самое для нас существенное.