Гас
Шрифт:
— Шутишь? — с подозрением глядя на меня, спрашивает он.
— Нет. Правда. — Интересно, сколько других чудесных и важных вещей я пропустила в жизни?
— Как можно дорасти до двадцати с чем-то лет и никогда не видеть заката? Тебя что, растили в пещере или в подземелье? Это же одно из самых прекрасных зрелищ, которое предлагает нам мать-природа и оно происходит каждый вечер. — Он широко раскрывает глаза, чтобы поддразнить меня. — Каждый чертов вечер.
Мне хочется засмеяться, но вместо этого я вздыхаю. Но
— Знаю. Но я выросла в Нью-Йорке...
Он с ухмылкой обрывает меня на полуслове:
— Ну я же говорил, что в пещере. Это объясняет твой акцент.
Я смотрю на него, не в силах оторвать глаз.
Он смотрит на меня.
А потом мы оба начинаем смеяться.
— Я люблю Нью-Йорк, но да, там невозможно наблюдать за закатом. Слишком много небоскребов и мало горизонта.
— Ты скучаешь по этому?
— Иногда.
— А тебе нравится здесь? В Сан-Диего? — Его пристальный взгляд мог бы нервировать меня, если бы он так внимательно не слушал. Большинство людей, с которыми я имела дело, говорили, но не слушали. Даже те, кто очень близок мне. У них были собственные проблемы, которые отвлекали их от того, чтобы уделять все свое внимание мне. Но это нормально. Я понимаю. Я и сама так делаю. Слушаю краем уха, а концентрируюсь на чем-нибудь другом. Это называется многозадачность. Именно так я и живу. А Густов нет. Он полностью отдается всему, что делает.
— Нравится. Люди здесь другие. Никто никуда не спешит и старается уделять больше внимания общению. К этому сложно привыкнуть, но мне нравится, — не отводя от него взгляд, отвечаю я.
— Это потому, что Сан-Диего — лучшее место на земле, — подмигивает он мне и прикуривает новую сигарету. Сделав первую затяжку, Густов задумчиво смотрит на нее. — Почему ты никогда не жалуешься на то, что я курю? Ты ведешь здоровый образ жизни и тебе, скорее всего, это не нравится.
Я пожимаю плечами.
— Это не мой дом. Раньше я курила и знаю, как тяжело бросить. — Все просто.
Он продолжает изучать сигарету как какой-то неподъемный груз.
— Мне нужно бросить, — а потом чуть тише добавляет: — я знаю, что нужно. Но не могу. Я пытался. Много раз. — Густов смотрит на меня так, как будто хочет, чтобы я утешила его.
— Ты справишься. Наступит подходящий момент и у тебя все получится. Но ты должен захотеть. Никто не сможет сделать это за тебя.
Он кивает с серьезным видом и углубляется в свои мысли. Между нами устанавливается тишина, и я решаю воспользоваться этим, чтобы спросить:
— А кто такие Грейси и Кейт?
На лице Густова появляется нежная улыбка. Та улыбка, которая сидит у него внутри. Улыбка, которую мне хочется видеть каждый день. Потому что она делает его другим человеком.
— Мои лучшие подруги, — отвечает он.
— Судя по всему, ты знал их целую жизнь.
Он кивает, продолжая улыбаться.
— А где они? — нерешительно спрашиваю, я и меня снова охватывает странное предчувствие.
Густов
— Думаю, на небесах. Грейси ушла первой. Уверен, Опти выбила бы чертову дверь, чтобы попасть туда, если бы знала, что ее сестра находится внутри. Они вместе. У меня нет в этом сомнений.
— Прости, — говорю я, чувствуя, как по телу пробегает дрожь.
Он смотрит на меня, но, несмотря на улыбку, в его глазах больше нет веселья и радости.
— Да. Это грустно. Сегодня Грейси исполнилось бы двадцать два года. А три дня назад был двадцать первый день рождения Опти.
— Они были так молоды, — произношу я.
Густов снова кивает.
— Старые души. Молодые тела. Грейси заболела и умерла почти полтора года назад. Нас это застало врасплох. А Опти забрал рак. Это произошло в феврале. — Его улыбка гаснет окончательно, а вместо нее на глазах появляются слезы.
Я не знаю, что сказать, поэтому просто повторяю:
— Мне жаль.
Он снова кивает, как человек, погруженный в собственные мысли.
— Да.
Мне хочется обнять его. Никогда не испытывала этого желания ни к кому, кроме Пакстона и Джейн. Хочется утешить его, но я не хочу показаться навязчивой.
— Мне жаль, — эхом повторяю я. Надеюсь, он найдет хоть толику утешения в моих словах. Я не сильна в выражении чувств.
Его взгляд, все еще блестящий от слез, возвращается ко мне.
— А что за история с Майклом?
Вопрос застает меня врасплох.
— Какая история?
— Ты знаешь, что я имею в виду. Ну, так что? — Он говорит тихо, но так, чтобы я слышала его. Густов ничего не требует, он просто спрашивает.
— Бывший парень, — все, что отвечаю ему я.
— Прости, не хотел ворошить прошлое... или настоящее, — добавляет он. Густов как бы спрашивает, не вместе ли мы снова.
— Ничего страшного. Я рада, что все закончилось... — качая головой, произношу я, а потом замолкаю.
— Но ты все еще любишь его? — тихо спрашивает он. Черт, как бы мне хотелось, чтобы он не читал меня, как открытую книгу.
— И да, и нет. Это сложно — отвечаю я, и, пользуясь моментом, интересуюсь:
— А что насчет женщины, с которой ты ходил на свидание пару недель назад? Это твоя девушка?
Несколько секунд он смотрит на меня в недоумении.
— Клер? Черт, нет. Она классная девчонка. По крайней мере, сейчас. Но нет. Определенно нет.
Не знаю почему, но от его слов мне становится легче.
Он вздыхает и возвращается к нашему разговору. Но что-то изменилось. Я чувствую это. Теперь в его словах звучит боль.
— Любовь — это та еще штучка.
Я откидываю голову на спинку шезлонга и поворачиваю ее так, чтобы видеть Густова. Он снова пристально и открыто смотрит на меня. Густов честен, добр и самое главное — не осуждает меня.
— Да, ты определенно прав, — соглашаюсь с ним я.
Не знаю как, но я чувствую, что его сердце тоже разбито.
— А ты когда-нибудь любил?